«По дорожке Филевского парка медленно продвигается, тяжело опираясь на палку, высокий согбенный старик. Внимательно вглядывается в снежные бугорки и углубления, стремясь поставить ногу не на скользкое место. Неужели этот человек, с трудом передвигающий слабые ноги, — это я? Да, это я, Владимир Иванович Колесников, инвалид второй группы, после фирменной болезни цекистов», — эти строчки открывают первую главу книги «Дом на старой площади. Сноски и примечания», которую написал о своем отце журналист и обозреватель Московского центра Карнеги Андрей Колесников. Книга вышла в этом году в издательстве АСТ.
Карьера Владимира Колесникова в партии началась в 1956 году, когда он стал начальником Отдела агитации и пропаганды в Пресненском райкоме КПСС. Большая часть его карьеры была в ЦК компартии, где он занимался письмами граждан. В докомпьютерную эпоху письма являлись одним из главных каналов связи партии с народом.
Книга Андрея Колесникова позиционируется как «запоздалый разговор сына с отцом» и «сигналы затонувшей советской Атлантиды». Диалогу, зачастую довольно жесткому, подчинена структура повествования. Одна часть — это собственно мемуары Андрея Колесникова, другая — комментарии его сына, где он нередко спорит с отцом, пытается понять феномен его «коммунистической веры». По словам сына, Владимир Колесников был воинствующим конформистом. Жесткая характеристика.
«Большинство моих сослуживцев прошли примерно одинаковый путь: после тяжких трудов, по принципу «пораньше приди, попозже уйди с работы», без отдыха, без выходных еле-еле дожив до 60 лет, получали «в награду» инфаркт или инсульт и отправлялись либо на «склад готовой продукции» соседней Кунцевской больницы, либо после реанимации и реабилитации, выбирались на слабых ногах на аллейки нашего парка», — пишет отец.
«Слишком серьезные обобщения. Да, многие перерабатывали. И да, зарабатывали сердечно-сосудистые заболевания. Рано умирали или теряли трудоспособность… Тем не менее многие работники аппарата ЦК отличались, и иные до сих пор отличаются, завидным долголетием», — тут же отвечает ему сын.
Впрочем, книга посвящена не только работе Владимира Колесникова в партийно-государственных органах. Последовательно цитируя мемуары отца и добавляя свои воспоминания и комментарии, Андрей Колесников создает многомерную картину ушедшей эпохи.
Порой в книге получается нечто вроде рекурсии: Андрей Колесников комментирует отрывки из мемуаров отца, где Владимир Колесников рассказывает о диалогах со своим сыном. «Тем не менее было весьма трудно отвечать на вопросы малолетнего сына: «Пап, ну что ты делаешь на работе?» Ребенку требуется реально-материальное объяснение: «Пишу бумажки, очень много, разговариваю по телефону, езжу в другие города». «А-а-а… Ну, все же, что ты там делаешь?», — настаивал он. Как объяснить?».
«Я никогда не звонил отцу на работу в ЦК. Быть может, только раз или два… Никогда не бывал у него на работе. Не знаю был ли там, в ЦК, у него отдельный кабинет», — пишет в ответ Андрей Колесников.
К вопросу о домах
Название книги — «Дом на Старой площади» заставляет вспомнить знаменитую повесть Юрия Трифонова «Дом на набережной». Кроме простого созвучия заглавий, книги роднит одна очень важная деталь — принадлежность к запретному для простого советского гражданина миру партийно-государственной элиты. Миру, где были спецраспределители, спецпоказы, спецстоловые, спецбиблиотеки, спецсанатории и еще множество всяких благ с приставкой «спец».
В сталинские времена и там, и там происходили ужасные вещи. Владимир Колесников работал в подотделе писем Общего отдела ЦК. Во времена Сталина он назывался Особым отделом, которым руководил секретарь вождя Александр Поскребышев.
«Чего стоила судьба одного только Поскребышева, над которым Сталин издевался — вспомнить хотя бы классическую фразу при аресте жены помощника диктатора: «Мы найдем тебе новую жену», — отмечает Андрей Колесников.
Детство и отрочество
В книге (кроме самого начала) выдерживается хронологическая последовательность повествования. Владимир Колесников родился в 1928 году в Рязанской области. Жил деревенской жизнью, спал на печи, играл во дворе. Был тайно крещен, в красном углу была икона с ликом Богородицы. При этом, несмотря на икону, семья была «преданно коммунистической».
Колесников-старший гордился своим крестьянским происхождением. «В этом было некоторое преувеличение. Сформировался он скорее в слободской, а потом в городской среде — коммунистической, уравнивавшей и нивелировавшей все и вся», — указывает Колесников-младший.
В конце 30-х семья перебралась в Москву, в 1941 году, спасаясь от начавшихся бомбежек столицы, уехала в Рязань «навстречу оккупации». После контрнаступления под Москвой Колесниковы вернулись в первопрестольную. Москву бомбили до середины 1943 года. В первое время Колесниковы спускались в бомбоубежище (метро Маяковская), однако со временем стали относиться к нацистским бомбам фатально — «будь что будет».
К слову. войну ждали, об этом пишет и отец, и сын. Другой вопрос, что советские граждане были уверены, что боевые действия развернутся на территории противника, будут скоротечными и быстро завершаться сокрушительной победой Красной Армии.
Право вместо сцены
Владимир Колесников хотел быть актером, играл в драмкружке в районном Доме пионеров, потом попытался поступить в театральные институты, школу-студию МХАТ и Щукинское училище, однако не выдержал конкурса. Пошел на юриста. Впрочем, в советское время юридическая профессия была тем еще спектаклем, зачастую фарсом. А во времена Вышинского с его пафосом — трагедией.
Одним из политико-юридических фарсов были выборы, о которых довольно иронично пишет Владимир Колесников и весьма жестко отзывается Андрей Колесников. Студент участвовали в составе агитбригад, которые должны были обеспечить явку советских граждан на избирательные участки в рекордные сроки.
Выборы начинались в 6 утра, а в 5 утра агитаторы начинали обход квартир с призывом пойти и исполнить гражданский долг. Этот спектакль или, точнее сказать, мистерия (так как разворачивалась на улицах городов) нужно было завершить к полудню.
«Это всё тяга к стахановским рекордам (кстати Стаханов жил в Доме на набережной) через «не могу», через преодоление себя — вот что такое голосование в шесть утра с подведением итогов к 12 со стопроцентной явкой и стопроцентным результатом. Только на этих силах поверхностного натяжения социальной ткани и могла выжить и поддерживать себя советская власть не давая слабину ни в чем, и держа в напряжении всех», — комментирует этот отрывок Андрей Колесников.
Еще будучи студентом Владимир Колесников попытался вступить в партию. Он основательно изучил матчасть, но не смог получить необходимой рекомендации от райкома. В своих мемуарах он об этом написал: «Это был ошеломляющий удар, но мы понимали, что еще не достойны такой великой чести и только удвоили наши общественные и учебные усилия». Похоже на фразу из советского фильма, но пишет ее реальный человек и уже спустя многие годы после произошедших событий. Сила идеологии!
Вскоре после института Владимир Колесников попал в Верховный суд СССР. Работа шла с 10.30 чуть ли не до полуночи. Это было подстроено под график Сталина. Однако в работе были свои нюансы. «Например, к 8 часам я был выжат как лимон и голодный как собака, а наш председатель, приказывавший мне явится с делами на доклад в 23.30 строил свой график по-другому: с 11 часов до 2 бодренько трудился, потом уезжал «обедать» и появлялся в 21 час свежий, как огурчик, чтобы заняться делами. С тех пор у меня осталось зрительное воспоминание: румяный, бодрый и веселый Волин — председатель суда — задает ехидные вопросы длинному взлохмаченному скелету с кругами под глазами — молодому консультанту Колесникову».
В КПСС Владимир Колесников вступил только 1956 году. Первым местом его партийной работы был райком Краснопресненского района, где он занимался пропагандой, агитацией и «творческим кустом», куда входил Союз писателей, Союз журналистов, Консерватория, ГИТИС, театр Маяковского и «в нагрузку Геологоразведочный институт».
В 60-е годы прибавилось работы — нужно было писать характеристики для выезда за границу. Секретари парткомов не очень хотели брать на себя такую ответственность. Причины этого очевидны — понятие «невозвращенец» существовало не только как разговорный термин, но и вполне конкретное преступление. Надо ли говорить, что после каждого случая бегства за границу, подписантам разрешительных документов задавалось много не самых приятных вопросов. К слову, одним из самых знаменитых невозвращенцев в 60-е годы был балетный танцовщик Рудольф Нуреев, который остался во Франции в 1961 году, отказавшись вернуться с гастролей в Париже.
С кем вы, мастера культуры?
В воспоминаниях Владимира Колесникова раскрыты особенности взаимоотношений деятелей искусства, а особенно начальников от культуры, с партийными чиновниками.
Например, так Колесников-старший отзывался о худруке театра Маяковского Николае Охлопкове. «Кстати, грозный лев по отношению к актерам Охлопков превращался в шелковую кошечку, подобострастно заигрывая с молодыми инструкторами райкома, видимо на всякий случай. Даже жалко было на него смотреть».
«У кинематографистов шли бесконечные разборки и склоки, многие из которых выплескивались в бюро райкома и там благополучно решались. Бывшие противники шумно целовались, обнимались и благодарили, как дети, секретарей РК (райкомов — прим. Kremlinhill)». На всевозможных смотрах и фестивалях Колесников, как представитель райкома, всегда оказывался заместителем председателя жюри, как он сам пишет «чтобы было на кого ссылаться в случае чего». Из руководителей его подшефных организаций независимо держался только директор Консерватории Александр Свешников.
Юридическая комиссия при Совмине
В 1957 году Колесников перешел в Юридическую комиссию при Совмине, которая была создана вместо Министерства юстиции. В этой структуре он вместе с Сергеем Боботовым вдвоем (!) составлял обзоры законодательства иностранных государств. Переводы с английского и французского делали сами и по словам Владимира Колесникова, их качество было «чудовищным». Однако за отсутствием явных проколов их не наказывали, а наоборот благодарили. Особенно эти сборники нравились военным, так как в актах Конгресса США «с точностью до цента» указывались оборонные расходы, да еще и с точным расположением иностранных баз.
«Вот подлинная картинка сильно переоцененной и якобы могущественной советской номенклатуры. Работа с данными — слабая. Информационный голод, аналитическая недостача, технический примитив», — комментирует слова отца Андрей Колесников.
Первое что я сделал, конечно, попил водички
В 1966 году Владимир Колесников попытался «сбежать в науку» в Институт государства и права Академии наук СССР. Не смог — в это же время он получил назначение инструктором Общего отдела в ЦК.
Однако впервые он оказался в партийном штабе раньше в — 1963 году. «С трепетом я вошел в первый подъезд зеленоватого здания у Ильинских ворот. Я остался в кабинете один. Осмотрелся. Обстановка скромная, строгая, потолки высокие… Около письменного стола на маленьком приставном столике стояли чистые стаканы и сифон с газированной водой. Первое, что я сделал, конечно, попил водички, стало легче дышать. Вошла стенографистка: «Я готова, диктуйте».
В тот же день Колесников попал в цэковскую столовую в Черкасском переулке, где раньше был ресторан Славянский базар. «Цены как в заводской столовой», — написал он в своих мемуарах.
В мемуарах Колесников приводит краткие характеристики ключевых действующих лиц советского Олимпа: Черненко устраивал разносы, Брежнев — «производил впечатление добродушного человека», Андропов — «ни малейшей тени какого либо величия или барства, Суслов — «молчалив и строго официален, Кириленко — «вальяжен и сух», Замятин — «откровенен и прост».
Андрей Колесников добавляет свои ремарки на этот счет. «Замятин не так уж и прост, а скорее груб».
В 1986 году, то есть спустя 20 лет после работы в ЦК Владимир Колесников покинул здание на Старой площади и стал заведующим приемной Президиума Верховного совета СССР. В новой должности он попытался «вдохнуть цековскую энергию» в чиновничий аппарат, пытался компьютеризировать работу. Но тщетно. Страна разваливалась.
Нам песня строить и жить помогает…
В 1990 году, Колесников ушел на пенсию. Это совпало с финальными аккордами страны советов. Колесников-старший пережил инсульт на следующий день после официальной отставки, потом еще два — в последующие десять лет.
Вместе с тем, книга заканчивается жизнеутверждающе. Последняя глава посвящена музыке. «Можно смело сказать, что всю жизнь я провел с песней», — пишет Владимир Колесников.
«Но самое знатное пение у меня было… в больнице. После первого инсульта в тяжелом состоянии я лежал в реанимационном отделении ЦКБ. Там мы крепко подружились с работником Комитета народного контроля Владимиром Сергеевичем (фамилии, к сожалению, не помню). Он был покрепче меня, первым встал с постели. Раскачивая, как утка, он подходил ко мне, присаживался, и мы с ним начинались… петь в этом царстве полусмерти-полужизни. Наверно, было дико слышать из реанимации довольно хриплые звуки: «Бродяга хочет отдохнуть…» или «В бою не сдается наш гордый Варяг…» Во всяком случае медсестры были довольны — такого они никогда не слыхивали в своем отделении…»
Автор — Дмитрий Волин
При публикации настоящего материала на сторонних ресурсах использование гиперссылки с указанием ресурса kremlinhill.com обязательно!
КРЕМЛЁВСКИЙ ХОЛМ. Страницы истории 