Борис Панкин: да будет выслушана вторая сторона

Книга журналиста и дипломата Бориса Панкина «По обе стороны медали» вышла в издательском доме «ПоРог» в 2018 году, тиражом 800 экземпляров. Сборник состоит почти из трех десятков отдельных текстов: статей, воспоминаний и докладов, которые были написаны Панкиным в десятых годах.

В издании три раздела: «Дайте выплеснуть слова», «В мире прекрасного» и «Кого меж нами нет». В первой части собраны размышления Панкина на общественно-политические темы, вторая — касается искусства. Третья глава, как следует из названия, посвящена воспоминаниям об ушедших деятелях науки, культуры и политики, с которыми автор был знаком.

Книга написана живым афористичным языком. А название отсылает к известному журналистскому принципу, изящно сформулированному еще во времена Древнего Рима: audiatur et altera pars (да будет выслушана вторая сторона). Из этой формулы следует, что в любом материале, претендующем на объективность, должны присутствовать два противоположных взгляда на одну и ту же проблему.

Журналист или писатель?

Проблеме самоопределения журналиста посвящена статья, открывающая сборник. Изначально она была опубликована в спецвыпуске газеты Клуба журналистов «Комсомолки» всех поколений «Шестой этаж» в 2011 году.

В этом тексте Панкин доказывает, что водораздел между художественной прозой и публицистикой является мнимым. В свидетели автор призывает Трумена Капоте с «Обыкновенным убийством» (другой перевод названия «Хладнокровное убийство»), Льва Толстова и даже св. Иоанна Богослова. «А между тем, еще Иисус Христос поставил публицистику выше художественного слова. Да-да! В критическую минуту своего подвижничества он сказал ученикам: «Доселе Я говорил вам притчами, но наступает время, когда уже не буду говорить вам притчами, но прямо возвещу» (От Иоанна 16:25)».

Роботы и зомби

В другой статье Панкин размышляет о наследии известного советского философа Александра Зиновьева. Автор отталкивается от зиновьевского тезиса о том, что наука открывает человечеству возможности, за которыми не поспевает угнаться нравственность, этика и мораль. В конечном счете философ указывает, что человечество вступает «в эпоху тотального помутнения и мракобесия, исходящего из достижений научно-технического прогресса».

Этот вывод Панкин поднимает на щит и последовательно развивает. Он приводит в качестве примера, эпизод, когда президент США Барак Обама сыграл в футбол с японским роботом. «И хотя знаменательная встреча закончилась вничью, Обама признался, что ощущение было жутковатое: слишком похож был робот на человека. «А человек — на работа», — так и хочется добавить», — пишет Панкин.

Автор с осторожностью относится к лавинообразному распространению новых технологий, которые превращают людей в «зомби» — массовых потребителей технических новинок, под которыми Панкин понимает «компьютеры, социальные сети типа «Твиттера» и «Фейсбука», генную инженерию и другие поражающие воображение открытия и гаджеты». «Идет всемирное соревнование за более успешное использование этого арсенала. Вернее, злоупотребление им». Сдерживающую роль в этом процессе должна была бы сыграть интеллигенция, однако и она «усиленно поставляет людей для зомбирования».

Кто победил в холодной войне?

В статье «Второе освобождение Европы и после», которая была опубликована в конце 2014 года, Панкин пытается объяснить логику взаимоотношений между Россией и Западом после распада Советского Союза и находит корни кризиса 2014 года в событиях, произошедших в начале 90-х.

«Наши, российские, так называемые патриоты парадоксальным образом сходятся со своими антиподами на Западе, когда самозабвенно перечисляют, когда и что «мы», то есть сначала СССР, а потом Россия, сдали, продали, уступили и т. д. нашим противникам».

«На мой взгляд, тут проигравших вообще не было. Выиграли все, другое дело, кто и как воспользовался победой», — пишет Панкин. По его словам, эйфория первых месяцев после событий 1991 года «сменилась скепсисом, разочарованием и подсчетом взаимных обид и претензий, а то и жаждой реванша по обе стороны от бывшего железного занавеса».

При этом, семена будущего обострения отношений между Россией и Западом были посеяны в 1994 году, после того, как западные лидеры приняли решение о расширении НАТО на Восток.

Портреты лидеров

Отдельное место в сборнике посвящено руководителям государств. Первым лидером, которого видел Панкин, был Иосиф Сталин. Его автор лицезрел лишь однажды, когда проходил по Красной площади в колонне студентов и профессоров МГУ в годовщину Октябрьской революции.

Никите Хрущеву посвящена следующая история. В последний день визита генсека в Австрию был прием, который от страны-хозяйки проводил вице-президент Бруно Питтерман. «Он дарит Хрущеву новенькое охотничье ружье, скорее всего, винчестер, и тот, к изумлению собравшихся, направляет его на дарителя. «Смерть социал-предателям. Вот так мы будем расправляться с холуями американского империализма», — приводит Панкин «шутку» генсека.

Один из эпизодов, связанных с Брежневым, выглядит следующим образом. Сразу после назначения генсеком, он решил поговорить с руководством комсомола. Во время этой встречи глава государства заявил: «Хватит спекулировать на энтузиазме молодежи, пора кончать с палаточной романтикой». Как отмечает автор, это требование обеспечить для молодежи нормальные условия труда «было поворотом на 180 градусов». Позднее Панкин, который готовил речи Брежнева по проблемам молодежи, включал этот тезис в выступления генсека.

Немало историй посвящено первому президенту России Борису Ельцину. Один из эпизодов ярко характеризует его отношение к власти. В 1993 году Ельцин посетил Великобританию с официальным визитом. В это время Панкин был послом России в Соединенном Королевстве.

На завтраке от имени Ее Величества, Елизавета II рассказывала Ельцину о государственном устройстве своей страны. Среди прочего королева отметила, что фактически не обладает властью — «царствует, но не правит», пишет Панкин.

«Ну, нет — сказал Ельцин, знакомо повышая голос, в котором прозвучала направленная непонятно на кого ярость. — Мы с Вашим Величеством первые лица. Вы — королева, я — президент, и никто…».

И тут же контрапунктом следует вторая история. По дороге в аэропорт Панкин сопровождал Ельцина в его машине. «Все дорогу до Хитроу разогретый теплым приемом в посольстве Борис Николаевич рассказывал, как принимал из рук Горбачева реквизиты власти, включая и ядерный чемоданчик.

— Только вот от сейфа генеральных секретарей отказался. А зачем мне это? Я генсеком не был и не собираюсь». 

К вопросу об иностранных лидерах

Первым из глав зарубежных государств, которых видел автор книги, был президент США Ричард Никсон. Он посетил Советский Союз в мае 1972 года. На заключительном приеме в честь визита высокого гостя Панкин стоял рядом с космонавтами Алексеем Леоновым и Андрианом Николаевым. Брежнев подвел к ним Никсона.

Панкина поразил «напряженно-отсутствующий вид Никсона», который машинально кивал головой и механически пожимал руки космонавтам. По его словам, состояние американского лидера было связано с тем, что он очень сильно устал после переговоров по снижению напряженности между сверхдержавами. Диалог проходил на фоне начавшихся ковровых бомбардировок Ханоя и Хайфона, которые поставили визит на грань срыва.

Советский лидер также был вымотан к концу визита Никсона. В таком состоянии Панкин видел Брежнева «после мучительных круглосуточных переговоров и подписания специального протокола с Дубчеком и его командой в Москве в конце августа 1968 года».

Еще одним президентом, о котором пишет Панкин, является Джордж Буш — старший. В 1991 году на вилле короля Испании Хуана Карлоса состоялась закрытая встреча, в ходе которой американский президент и премьер-министр Испании Гонсалес «страстно, не сдерживая эмоций, выходя, так сказать, из берегов, убеждали Горбачева не давать воли сепаратистам, будь то даже Ельцин, не допустить распада Советского Союза».

О пользе увольнений

Раздел «Мир прекрасного» открывает перед читателем Панкина-критика. Одна из его статей об искусстве посвящена писателю Александру Потемкину (Кутателадзе). Он начинал в «Комсомолке» стажером, работал в газете, а затем покинул журналистику и дослужился до высоких постов на таможне.

Уход Потемкина из газеты связан с некоторыми проблемами с советскими спецслужбами. «Дело было в том, что, отправившись впервые за границу, в ФРГ, где жила его мать, немка по происхождению, с которой он был разлучен, когда ему было три года, он нарушил предписанные ему «решением выездной комиссии», без которого за бугор никто двинуться не мог, сроки возвращения, и какое-то время числился по линии нетерпеливых спецслужб «невозвращенцем».

Поскольку он вернулся добровольно, репрессивных мер не последовало, однако работу Потемкину все же пришлось поменять. Как только в стране «произошло смягчение нравов», он вновь уехал в Германию, где мать помогла ему с образованием. После это Потемкин стал бизнесменом, а со временем перебрался на госслужбу.

Час лаять

Писатель Юрий Трифонов приносил Панкину свою каждую новую работу с автографом. Происходило это регулярно. «Однажды я не утерпел и спросил с чувством здоровой белой, по Роберту Рождественскому, зависти, как он успевает со столь железной регулярностью выдавать на-гора один за другим такие шедевры. Он задумчиво посмотрел на меня, пожевал полными негритянскими губами — что всегда делал, прежде чем начать диалог, — дотронулся до своих круглых роговых очков, поправил застегнутый ворот рубашки без галстука и сказал, начав со словам «вот»: «Вот, вы слышали, наверное, поговорку: у каждой собаки свой час лаять. И он быстро проходит…», — вспоминает Панкин.

Трифонова критиковали и справа, и слева. В государственных структурах его считали вольнодумцем, а диссиденты, в свою очередь, обвиняли в том, что он «идеализирует образы «комиссаров в пыльных шлемах». «Юрочка, твой папа высек бы тебя за образы комиссаров в романе «Старик», «Юра, ваши «Предварительные итоги» — плевок в интеллигенцию».

Вместе с тем, по словам Панкина, Трифонов «повинен лишь в том, что был абсолютно свободен от предвзятости, не надевал шор» и следовал завету Станиславского: «Если речь идет о монстре — ищи человеческое».

За работами Трифонова охотились и отечественные, и зарубежные издатели. Однажды, Юрий Любимов поставил в Театре на Таганке «Дом на набережной» и немедленно уступил права на постановку зарубежным театральным агентствам. На стол главного идеолога компартии Михаила Суслова легла анонимка о том, что на Запад продвигаются идейно-порочные произведения. В ЦК на разговор были вызваны все причастные. На этом же заседании обсуждали и «Мастера и Маргариту», которую также поставили в Театре на Таганке. Там, рассуждал на заседании ЦК, куда и я был вызван, Михаландрев (такова была его «подпольная» кличка), заглядывая в анонимку, — голые женщины по сцене летают. И еще эта пьеса, как ее, «Дом правительства».

— «Дом на набережной», — заботливо подсказал ему кто-то из помощников.

— Да, «Дом правительства», — повторил Суслов. — Вздумали для чего-то старое ворошить».

После этого во Всесоюзное агентство авторских прав, которое разрешило постановку на Западе, прибыла бригада комитета партийного контроля во главе с некой Петровой. Дело кончилось ничем, а руководителя бригады отправили на пенсию «за превышение полномочий», пишет Панкин.

Еще одна забавная история произошла на даче, где был Любимов и Трифонов.

В какой-то момент к ним пришли двое мужчин, якобы из местной дачной конторы. Они заявили, что кто-то срубил две елки и потребовали денег на бутылку. В противном случае гости пригрозили написать заявление.

«Базарят, а сами все на Любимова посматривают.

— А кто же этот седой? Где-то мы его видели.

— На Мавзолее, — невозмутимо сообщил Юрий Петрович.

Обалдели. Второй от растерянности спрашивает:

— А чего сейчас там не стоишь?

— Так параду же нету, — серьезно отвечает Любимов.

Помялись мужики и отправились восвояси, забыв и об охране окружающей среды, и о пол-литра». 

В книге есть и воспоминания Панкина о прославленной балерине Галине Улановой. В одном из разговоров автор сказал, что самое большое впечатление произвел на него бег Джульетты навстречу Ромео. На это собеседник Панкина несколько высокомерно обронил, что «в балете все-таки важно не то, как исполнитель бегает, а то, как он танцует. «Позднее я не без торжества узнал, что эпизод этот считается одной из вершин творчества великой балерины. Бывает, что и дилетант попадает в яблочко».

Редакция «Комсомолки» хотела пригласить Уланову на традиционные «четверги». Однако сделать это было непросто. В конце карьеры Уланова работала репетитором в Большом театра, «ее было не видно и не слышно», а «журналистов на порог не пускала». «Вытащить» ее на встречу смогла спецкор газеты Татьяна Агафонова, которую позднее Уланова назвала «помощницей, подругой, дочкой». Благодаря этому знакомству, Уланову, по словам Панкина, удалось «вырвать из летаргии». Она стала ездить на зарубежные гастроли вместе с Агафоновой.

Панкин также рассказывает, с каким трудом удалось добиться установки памятника Улановой в Стокгольме. Главная заслуга в появлении этого монумента принадлежит основателю местному музея танца Бенгту Хагеру.

Трудность заключалась с том, что шведское законодательство запрещало установку памятников живым людям. «А мы знаем, что такое в Швеции закон. Не то, что у нас. Пришлось Бегнту, не без помощи посла (в этом время Панкин был послом СССР в Швеции — прим kremlinhill.com) убеждать законников, что скульптура — памятник не Улановой, а персонажу «Лебединого озера».

В честь открытия памятника был устроен гала-концерт в стокгольмской Опере и пышный прием в посольстве. Однако, похоже, что Улановой, понравился больше пикник у костра, который организовал Панкин вместе с супругой после приема.

В третьей части книги содержатся некрологи и письма с соболезнованиями по случаю смерти Эрнста Неизвестного, Вацлава Гавела, Георгия Арбатова, Виталия Чуркина, Чингиза Айтатова и других деятелей, с которыми Панкина сводила жизнь.

Дмитрий Волин

При публикации настоящего материала на сторонних ресурсах использование гиперссылки с указанием ресурса kremlinhill.com обязательно!