В преддверии Дня Победы Kremlinhill вспоминает о ветеранах, воевавших на фронтах Великой Отечественной войны.
Среди них — основатель Института США и Канады, академик РАН Георгий Арбатов (1923–2010), который был на фронте с 1941 по 1944 гг. Эта беседа состоялась через год после 60-летия Победы. В 2006 году ученый как раз закончил книгу воспоминаний «Детство. Отрочество. Война: Автобиография на фоне исторических событий». Мемуарам и было посвящено интервью, которое готовилось для отдельного проекта.
Разговор крутился вокруг брежневских времен, когда взгляд Арбатова упал на бронзовую копию гвардейского миномета БМ-13, легендарной «Катюши». Внезапно он заговорил о войне.
Накануне
В 1941 году после школы Арбатов решил поступать на военного связиста, но в последний момент его дядя убедил, что лучше стать артиллеристом. 21 июня 18-летний юноша стал курсантом 1-го Московского артиллерийского училища имени Красина. Когда начались бомбежки столицы, курсанты тушили пожары, стояли в оцеплении – это стало первым знакомством Арбатова с войной. Тогда же он увидел первого убитого врага – один из сбитых самолетов упал недалеко от училища.
7 ноября 1941 года Арбатов прошел в составе парадного расчета по Красной площади «где-то в середине батальона».
«Катюша» против «Ванюши»
«Я начинал воевать в расчете гвардейского миномета «Катюша». Пусковые установки ставили на машины ЗИС-6. Это единственная машина, на которую можно было поставить эту систему. Машин было мало, да и, прямо скажем, автомобиль был не очень-то проходимым», — сказал Арбатов.
Он признавался, что решение стать артиллеристом – было везением. Во-первых, шанс погибнуть там был несколько меньше, чем в танковых войсках, не говоря о пехоте. Вместе с тем, он служил в разведке и нередко находился на передовой. «Во-вторых, по-настоящему мне довелось воевать не в 1941 году, когда шло беспорядочное отступление, сопровождающееся колоссальными потерями. Мне пришлось воевать уже тогда, когда ситуация была взята под контроль, и мы уже умели более или менее упорядоченно как отступать, так и наступать. Причем пришло время преимущественно наступать, что не всегда безопаснее, но всегда приятнее».
«Катюша» — оружие, безусловно, грозное. Немцы называли его сталинский орган. Сам снаряд, без ракетной части, весил 43 кг. А таких снарядов было 16 штук на каждой установке. Нам было запрещено стрелять установкам поодиночке и даже отдельным батареям по четыре установки.
Огонь велся только дивизионом, восемь установок, или полком – это три дивизиона, то есть 24 машины (384 снаряда, общим весом залпа более 16,5 т. – прим. Kremlinhill). На противника обрушивалась лавина огня».
«Катюши» считались строго секретной техникой. В 1941 году курсантов артиллерийского училища вызывали в кабинет руководства по одному.
«Там комиссия – трое штатских и двое военных. Спрашивали, будем ли мы готовы, при угрозе попадания к врагу, взорвать установку. Мы отвечали: «Конечно».
Не было в этом никакой бравады. Время было такое». На каждой машине был установлен мощный заряд взрывчатки на случай подрыва.
На фото:
1. Старший лейтенант Арбатов, командир батареи реактивных минометов («Катюш»). 1944 г.
2. С отцом, которого недавно реабилитировали и выпустили из тюрьмы. Май 1943 г. Москва.
3. В госпитале. 1944 г. Второй справа — Г.А. Арбатов.
Но секрета в установке не было. Секрет заключался в тактике применения – мы реактивную артиллерию применяли массово.
У немцев, например, был шестиствольный миномет, его называли «Ванюша» — калибра 300 мм, а у «Катюши» калибр 132 мм. У немца была небольшая ракетная часть и дальность до 4 км. Но стреляли они поодиночке. Гул, свист, шесть взрывов где-то вдалеке. Рассеянность снарядов была очень высокой, хотя мощность взрыва была высокой».
Примечательно, что кроме легендарной «Катюши» — БМ-13 с 16 направляющими для снарядов калибра 132 мм, СССР к концу войны располагал установками БМ-8-48 (48 направляющих для снарядов 82 мм), а также могучими БМ-31-12, которые в ходе одного залпа могли выпустить по 12 снарядов калибра 300 мм. Три калибра реактивной артиллерии сохранились в советской армии. После войны на вооружение были приняты установки «Град», «Ураган» и «Смерч», отличающие могуществом применяемых реактивных снарядов.
В 1942 году Арбатов попал в 17-й гвардейский минометный полк. К концу войны в Красной Армии было больше 100 полков реактивной артиллерии. Для массового производства установок и боеприпасов «нужно было развернуть всю промышленность». «Катюша» жрала снаряды, будь здоров. Один залп дивизиона (8 установок) — это четыре ЗИС-5 груженых снарядами. Немцы не могли так промышленность перестроить и не могли применять установки залпового огня как мы – массово».
На фронте
По словам Арбатова, дни на фронте состояли из жуткой рутины, которые внезапно сменялась моментами «чистого ужаса».
Будущего академика выводил из себя низкий профессиональный уровень некоторых офицеров, которые не могли правильно провести расчеты для стрельбы. Вычисления укладывались в школьную программу по математике. Нередко из-за неправильных расчетов залп накрывал своих.
«Весна 1942 года запомнилась голодом. Дороги развезло, подвоз прекратился. Выручали подснежники – оттаивавшие трупы лошадей, погибших в конце осени – начале зимы. Их рубили и варили», — говорит он.
Воевал Арбатов, судя по имеющимся характеристикам, очень достойно. Батарея «Катюш» под его началом исправно уничтожала живую силу и технику противника. В 1943 году он получил первую боевую награду – орден Красной Звезды. После сражения на Курской дуге, в которой Арбатов принимал участие в составе Калининского фронта, советские войска начали активно наступать. Из-за разрывов фронта ракетчики порой выскакивали вперед своих войск и натыкались на немцев.
«Помню как-то под хутором Борбликив наша разведка на четырех машинах напоролась на мобильную немецкую засаду на броневике и мотоциклах и была обстреляна. Одна машина загорелась, люди были убиты или ранены. Мы, как узнали о происшедшем, отправились туда, нарвались на огонь и отошли на другую сторону поля в заросли, выжидаем. И тут подъезжает полковое начальство и устраивает разнос: трусы, вперед. Однако стоило им самим высунуться из кустов и вызвать огонь немцев, так сразу весь героизм как рукой сняло, выматерили нас, сказали: «Ждите темноты», — и укатили.
Арбатов рассказывал, о полях, на которых лежали исключительно советские солдаты. Потом оказалось, что у противника были созданы специальные бригады, которые быстро вытаскивали своих солдат и хоронили их в тылу.
Но, конечно, и помимо этого, мы чаще всего теряли гораздо больше людей вплоть до самого конца войны.
Заболел Арбатов при форсировании Днепра и взятии Черкасс. «Переправа через сам Днепр работала исправно, а вот до Днепра нужно было еще преодолеть вброд и вплавь несколько протоков, а потом высидеть во всем мокром ночь на наблюдательном пункте. Отсюда и воспаление легких, которое перешло потом в туберкулез».
Сперва его направили в госпиталь, а после уже комиссовали. То, что он выжил, Арбатов называл чудом.
Вспомним тех, кто бился с врагом на фронте, кто воевал в партизанских отрядах, кто страдал в фашистских концлагерях. Вспомним тех, кто без сна и отдыха трудился в тылу. Вспомним тех, кто дошел до Берлина и Праги, и кого сегодня нет с нами…
Дмитрий Волин
*В шапке: фото © Дмитрий Волин/Kremlinhill.com
При публикации настоящего материала на сторонних ресурсах использование гиперссылки с указанием ресурса kremlinhill.com обязательно!
КРЕМЛЁВСКИЙ ХОЛМ. Страницы истории 