Василий Захаров: редко встретишь деятелей культуры, которые не хотят пожаловаться. Часть 2

Во второй части беседы читайте о влиянии Раисы Горбачевой на супруга, пропавшем из Большого театра рояле, увольнении Майи Плисецкой, крайней жесткости Бориса Ельцина, а также о том, как Захаров протоптал дорожку в Москву для ленинградских чиновников.

ЧАСТЬ II

Правда или действие

— 2 марта мир отметит 90-летие Михаила Горбачева. Мне довелось с ним общаться накоротке два раза в жизни и сложилось впечатление, что он очень закрытый человек, добиться от него какой-то эмоции, личной правды довольно тяжело. А каким он был человеком для вас?

— Человек он довольно умный, образованный, но самое великое дело, которое он сделал на своем посту — это показал истинное положение дел у нас в стране. Гласность открыла, на каком этапе мы находимся, он показал правду. И надо сказать, что это людям понравилось.

Когда он впервые приехал в Ленинград, его осаждали и слушали. Горбачев был готов показать правду, но не готов начать новую жизнь. Были люди, которые явно мешали ему потом, хотя были при этом архитекторами перестройки. Я говорю об Александре Яковлеве. Я его очень хорошо знал, работал его заместителем.

— Вот сколько лет мы строим перестройку, а народ голодный. Помните, при Ленине НЭП ввели — через год народ уже по-другому заговорил. Сейчас надо избавиться от дефицита, а для этого пора взяться за экономику. Нельзя решать все с идеологией без экономики, — сказал я как-то Яковлеву.

— Ты как экономист говоришь.

— Конечно, я же экономист.

— Нужно политическую структуру поломать как следует, вот тогда можно всем руководить.

— Без экономики страна погибнет, и структуру вашу никто не поддержит.

— Ты поверхностно смотришь.

Экономику Яковлев отодвигал на задний план. Горбачев в значительной мере этот вопрос тоже не решал.

Но заслуга Горбачева в том, что он открыл рот народу.

— Пары выпустил.

— Трижды он собирал деятелей культуры. Первый раз пришли все. Поджидали меня, просили, чтобы я дал слово. Замечательно все прошло, просидели день вместо трех часов. В перерыве сосиски съели, кофе выпили и пришли опять заседать. Горбачев был, обещал все сделать, записывал замечания.

Второй раз не было уже порыва. Начал Горбачев с того, что мы успели сделать то-то и то-то, но результатов было немного. На третий раз я ему говорил: «Время-то прошло, надо сделать хоть что-то». У него не хватало организационных начал. Провели мероприятие — собирай предложения, делай выводы, направляй на выполнение. Но Горбачев никогда не проверял, что было сделано.

Поставить в тупик

— В своей книге «От Смольного до Правительства СССР: записки министра культуры СССР», вы пишете, что Раиса Максимовна обладала более сильной волей и характером, чем Михаил Сергеевич. В чем это выражалось?

— Раньше говорили: вы посмотрите на западных жен, которые приезжали к нам, — все подтянутые. А что у нас? У Хрущева клуша, у Брежнева клуша, сидят за спинами, рта не открывают. А в чем одеты они? И тут вдруг появилась эта дама.

Я видел в непосредственной близости общение четы Горбачевых с населением. Это было во Львове, куда Михаил Сергеевич прибыл с однодневным визитом, а я его сопровождал. Когда мы вышли из театра на площадь, то оказались в толпе людей. Полчаса минимум я шел вместе с ними и наблюдал, как они общались с народом. Люди задавали бесчисленные вопросы по всем мыслимым и немыслимым темам. Раиса Максимовна частенько «превышала свои полномочия», дополняя некоторые ответы Горбачева. Кое-какие вопросы просто переводила на себя и отвечала сама, а многие были прямо обращены к ней. Она даже иногда говорила: «Так вот же Михаил Сергеевич ответил на вопрос предыдущий». Но люди не слышали ее ответов. Она ему подсказывала. Это видно было.

Раиса Максимовна выезжала за границу с ним. Рейганша (Нэнси Рейган, жена президента США Рональда Рейгана. — Прим. kremlinhill), я ее так называю, отвращение у всех наших вызывала, такая наглая, по-американски. Горбачева других первых леди ставила в тупик часто. Она сознательно заводила разговоры, где могла показать свои знания, особенно в сфере культуры. Часто упоминала деятелей, которых другие первые леди должны были знать. Для этого она готовилась. Ни Рейганша, ни другие ничего такого не делали. А Раиса Максимовна звонила мне почти перед каждой поездкой: «Василий Георгиевич, вы слышали, я с Михаилом Сергеевичем еду, мне важно знать об этой стране, о ее культуре. Мне на двух-трех страничках, не больше, но самые яркие вещи и о тех лицах и произведениях, о которых они знают».

Она не могла обращаться за консультациями напрямую, чтобы не начались разговоры. После ее звонка я просил свой аппарат подготовить справку, как будто для меня. К завтрашнему утру или к вечеру уже все было готово. Эту справочку я читал, правил кое-где немножко и высылал ей.

Ни одна из первых леди, которые приезжали, о советской культуре ничего не знали. Тем более, американцы. Они от удивления раскрывали рты иногда.

Во время своего визита в Москву Маргарет Тэтчер посетила мастерскую народного художника СССР Александра Шилова и сказала: «Какой интересный художник». В конце 80-х годов, во время встречи в правительстве Великобритании художник подарил Тэтчер пейзаж «Зима в Переделкине». Она на это сказала: «Такая русская картина для меня». Взяла эту картину, а когда уходила с поста, то попросила разрешения забрать ее с собой. Я Шилову рассказал об этом, он был страшно рад.

Еще помню, как приехал Хавьер Солана с женой. Он был тогда министром культуры Испании. А жена его была торговкой. У нас было принято, что если министр-коллега приезжает с женой, то и я был со своей супругой. Моя-то жена — доцент и культуру знает, она после встречи с ней сказала: «Ну такую я еще не видела! Она ничего не знает. Сказала, что 18 лет проработала в ларьке, овощи продавала».

Однажды канцлер ФРГ Гельмут Коль с супругой решили посетить в Москве музей. Его жена захотела посмотреть на современное искусство. Коль отвел меня в сторону и сказал: «Эту мазню смотреть не хочу. Но про меня могут сказать, что я нигде не побывал, современного искусства не посмотрел. Да еще и жена просит. Я-то и в Германии на современное искусство не пойду. А к вам пойду, но это для политики. Мне надо показаться».

Я считаю, что Раиса Максимовна для Горбачева была важным звеном. Она была по натуре сильнее его. Я как-то одному известному товарищу из ЦК рассказал об этих мыслях, а он ответил:

— Зря ты это говоришь. Мы в ЦК все решения принимали коллегиально.

— Я о другом говорю. О движущей силе. Он очень ждал оценок ее. Дом, который после увольнения был дом у Горбачева…

— Фонд Горбачева?

— Фонд Горбачева. Там два этажа. Фактически три комнаты. Я его увидел впервые после долгого перерыва. Пришел книжку подписать. Его под руки привели, посадили: «Я книжку тебе хочу подарить свою. Слушай, Вася, я забыл твою фамилию». Я напомнил. Он говорит: «Ты знаешь, я фонд-то вынужден отдать — содержать его надо».

Он, когда ездил, насколько я знаю из западной прессы, получал до 150 тысяч долларов за одно выступление. Говорил: «Я же в основном строил на свои деньги, а теперь денег у меня нет. Во-первых, не могу больной туда выехать, а потом, когда Раисы не стало… Она же за мной следила, помогала. И я теперь никуда не выезжаю, и денег у меня нет». И он обменял свой прекрасный фонд.

— Главный кремлевский врач Евгений Чазов утверждал, что Раиса Максимовна играла большую роль в формировании мнения у Горбачева о том или ином члене команды генсека и все больше не просто интересовалась делами мужа, но и активно вмешивалась в них. А вы были свидетелем такого вмешательства?

— Нет, такого не было. Но то, что она влияла на него, — это правда.

— Может быть, она говорила: «Вот на этого человека, Михаил Сергеевич, обрати внимание».

— Нет. Лично я такого не наблюдал. Я последний раз ее уже больную видел. Вадим Медведев проводил мероприятие, книжку свою представлял. Михаил Сергеевич пришел туда, была и Раиса Максимовна. Я подошел к ней, присел, посмотрел и впервые почувствовал, что она больна. Во-первых, она всегда тщательно одевалась, а здесь была в какой-то повседневной одежде. Спросил ее: «Раиса Максимовна, как вы себя чувствуете?» — «Да ничего, ничего, не очень хорошо, но ничего». Она была сама не своя. Обычно активная, а тут сидела понуро и слушала.

Вот бывший глава аппарата президента Болдин написал книжку, а она не столько против Горбачева, сколько против Раисы Максимовны. Он мне говорил: «Да ну, я ее не терплю!» А я: «А что тебе терпеть-то в твоей должности? Зачем тебе терпеть-то?»

В моей работе Раиса Максимовна играла большую роль, ведь Советский фонд культуры по существу создала она. Не академик Лихачев — он приезжал на совещания, сидел и больше пил. Он знаменосцем был. Там Мясников был, заместитель его. Вот он шебаршился.

— А удавалось решать какие-то конкретные вопросы благодаря Раисе Максимовне?

— Во-первых, без нее этого фонда бы не было. Она была тактична в некоторых вопросах. Перед принятием важного решения звонила мне:

— Что вы скажете о таком-то человеке?

— А почему вы спрашиваете?

— Он приходил ко мне, жаловался, что-то его там зажимают. Не хочу в это вмешиваться, но хочу узнать ваше мнение.

Дело о пропавшем рояле

— Раиса Максимовна, по свидетельствам очевидцев, принимала активное участие в деятельности некоторых театров, ряда других учреждений культуры. Использовали ли деятели культуры супругу генсека для решения личных вопросов?

— Однажды у нас была комиссия контрольно-ревизионного управления Министерства финансов. По итогам одна женщина, сказала:

— У вас нормально ведутся дела, но есть одна пропажа.

— Какая пропажа?

— В министерстве пропал один рояль Steinway.

Он стоил 40-50 тысяч долларов в то время. Steinway мы покупали несколько — в год четыре штуки. У нас на большее денег не было. Ставили их только в престижные залы.

— Как пропал, что это значит? — спросил я.

— Он числится за Большим театром, но в театре его нет.

— Что вам ответили?

— Они стали так говорить, будто утаивают что-то. Я прошу, чтобы вы поручили провести проверку.

В итоге мне доложили, что этот Steinway по заказу специальному, мною подписанному, привезли в Большой театр и сразу же увезли. И потом тихонечко добавили, что этот рояль сейчас стоит на даче у Елены Образцовой. «Ну, а как же вы там ушами хлопаете?» — возмутился я.

Стал выяснять — стали скрывать. Потому что это могло быть связано с предыдущим министром. Хотя я уверен, что он не вмешивался, но Елена Школьникова, его дочка, пела в Большом театре… Между нами скажу, конечно, средняя певица была. И Образцова решила ей помочь. И нужен ей был рояль хороший.

Стали разбираться, кто дал команду. Выяснили, что решение принял один из замминистров. Я говорю ему: «Обратитесь к ней, пусть вернет рояль». Обратились, а она нас обругала. Образцова была горячая женщина, перья летели, когда она говорила. Послала всех подальше и разговаривать не стала. Я пригласил ее к себе:

— Будет опубликовано, что исчез рояль, — это же в следственные органы пойдет. Это ведь не шуточки: 40 или 50 тысяч долларов улетело.

— Творится безобразие, у выдающейся певицы забирают из дома рояль и увозят.

— Скажите, пожалуйста, Елена Васильевна, а чей это рояль?

— Этот рояль мне подарили.

— А кто подарил?

— Вы знаете, что у Рихтера Steinway стоял дома, и слова никто не говорил.

— Я знаю, я видел этот рояль у него. Но он купил его на собственные деньги. Если вам кто-то подарит рояль — пожалуйста, мы только будем приветствовать. Но вы увезли его из Большого театра.

Нормальной певице в нашей стране и в нашем государстве нельзя жить. Здесь ее затолкают, затыкают, она почти нищая. А тут рояль Steinway жалко стало? А мне надо на даче иметь рояль Steinway. Я это так не оставлю!

После этого разговора она быстро дала интервью, по-моему, «Вечерке». Сказала, что по решению министра увезли рояль, — вот в таком духе.

Я ей сказал: «Елена Васильевна, я такие вещи не прощаю. Я хотел честь вашу и имя доброе сберечь». Она ответила, что плевала на всех. Тогда я пригласил корреспондента и рассказал, что в ответ на публикацию хочу сообщить некоторые детали инцидента с роялем. И коротко, не называя имен, рассказал, что «с нарушением всех норм этот рояль был привезен в собственность неоформленную такой-то певицы».

Директор Большого мне потом сказал: «Мы ей оформили бы, сдали бы в аренду или что-нибудь такое, но она встала в позу».

После этого Образцова обратилась к Раисе Максимовне. Она мне позвонила: «Василий Георгиевич, что с Образцовой? Она прислала мне гневное, ругательное письмо». Я ей все рассказал. На это Горбачева ответила: «Правильно сделали».

Как увольняли Плисецкую

— Деятели культуры часто к вам приходили жаловаться?

— Редко встретишь деятелей культуры, которые не хотят пожаловаться на что-нибудь. Великая умершая недавно Элина Быстрицкая приходила ко мне три раза, говорила, что не дают ей роли.

Я всегда долго говорил с ней и подчеркивал: «Знаете, если будет вмешиваться министр, вы проклянете меня и все будут говорить, что министр «вмешивается в жизнь художественную»». Я на всякий случай звонил по этому поводу художественному руководителю Малого театра Юрию Соломину, а он мне говорил: «С ней трудно. Она хорошая актриса, но требовательная до безумия».

Когда я получил пост министра, ко мне пришел Юрий Григорович, который был главным балетмейстером Большого театра.

— Василий Георгиевич, скоро мы не будем ничего показывать: у нас 22 пенсионера, а танцевать должны молодые.

— А почему же вы не можете их уволить?

— Там такие личности, понимаете.

— Лемешев и Козловский ушли задолго до критического возраста. Правда, им оставили персональные пенсии.

— Двадцать человек надо увольнять, в Большом театре молодежь должна танцевать. Меня же разорвут на части.

— Подожди две недели.

В те годы у нас шла работа над театральной реформой, проходил так называемый театральный эксперимент. Большинство тех решений и сейчас действует. Раньше, чтобы большого человека уволить, нужно было идти к министру, тут же вмешивались разные люди. Решение об увольнении должен был принимать художественный совет, а провести это решение через него было невозможно. Мы утвердили реформу, и в Большом сразу уволили 22 человека, в том числе приму-балерину Майю Плисецкую, которой было уже за 60 лет.

Великие русские балерины Марина Семенова, Галина Уланова завершили свою артистическую карьеру задолго до этого возраста сами и остались работать педагогами. Кстати, Уланова была самым объективным человеком. Если посоветоваться надо было, то я звал только ее. А когда Плисецкой предложили работать балетмейстером, она отказалась.

Наша большая певица, народная артистка СССР, Герой Соцтруда сама подала заявление.

— Ирина Архипова?

— Архипова, да. И жена Григоровича Наталия Бессмертнова сама подала заявление.

Как-то иду по Большому театру, встречаю Плисецкую. Раньше она всячески демонстрировала свое расположение: «Здравствуйте, здравствуйте, Василий Георгиевич, давайте пообщаемся». А тут Плисецкая отвернулась. Потом подошел Родион Щедрин:

— Что же вы допустили такое дело, великую балерину уволили?

— Не вы ли выступали и сказали, что далекие от балета люди вмешиваются в решения о балете?

— Так это не касается Плисецкой.

— Но уволил-то не я, моей подписи нигде нет.

— А вы должны были задержать ее.

Великие певцы — Лемешев, Козловский, — когда уходили, то за ними оставалось право участвовать в спектаклях. В этих случаях им платили, но по конкретному приложению. Никому не отказывали.

Плисецкая использовала такую вещь. Она была неприкасаемая совершенно и делала письменную заявку, что хотела участвовать в «Лебедином озере», а за три дня до спектакля приходила и сообщала: «Я не могу участвовать, я плохо себя чувствую. По болезни прошу снять». То есть в афише прозвучало, что она будет, а за три дня снималась. После этого кавардак начинался страшный.

Как-то ко мне пришел директор Большого:

— Что делать-то? Она же третий раз срывает спектакль.

— Ты читал театральную реформу?

— Читал.

— Кто отвечает за это? В театр ты ее брал? Кто директор Большого театра? Знает она все?

— Знает.

— Ну, раз не является — так увольняй.

И он уволил ее. И тогда еще раз взыгрался Щедрин: «Уволили, не дали».

Выставка Ива Сен-Лорана

— В перестроечный период в страну буквально хлынул поток различных выставок. Были показаны такие экспозиции, о которых советский зритель даже не мечтал. Так, в декабре 1986 года на Крымском Валу прошла выставка работ французского художника-модельера Ива Сен-Лорана. Как удалось ее организовать?

— Раиса Максимовна случайно встретилась где-то в Париже с Ивом Сен-Лораном, и он ей рассказал, что мечтает устроить свою выставку в Москве, но это, видимо, невозможно. Она ответила: «А почему невозможно? Если вы готовы, давайте это обсудим». Раиса Максимовна приехала, позвонила мне: «Василий Георгиевич, как вы думаете, стоит это сделать? Ведь Ив Сен-Лоран — это мировая величина». Я ответил, что будет огромный интерес. Она сказала: «Я согласна, но только вы возьмите это в свои руки и проведите переговоры».

— Выставка прошла в Центральном доме художника на Крымском Валу.

— Тогда он так не назывался. Ажиотаж огромный, очередь была длиннющая. Мы с Раисой Максимовной поехали к модельеру в гостевой особняк на Косыгина. Пригласили его пообедать, сидели долго очень. Беседа была трехсторонняя: Раиса Максимовна, он и я. Сен-Лоран был очень удовлетворен, по его словам, он не ждал такого. Прислал мне благодарственное письмо, очень теплые слова написал.

Анонимки

— А мне вот интересно, Василий Георгиевич, анонимки на вас писали?

— Конечно было. Это началось в Ленинграде. Пришел вдруг заведующий отделом. И я слышал, как в зале кто-то сказал: «Вот мы корячимся всю жизнь здесь, а все инструкторами работаем. А пришел Захаров профессор, и он уже секретарь обкома. Безобразие!» Об этом писали.

Еще писали обидные вещи. Когда я ушел из Ленинградского технологического института имени Ленсовета, в скором времени пришла анонимка. Одну из них мне Романов показал и сказал, что много таких было: «Захаров получает зарплату, а еще работает в вузе и получает большие деньги и членские взносы с них не платит».

Романов меня тогда спросил: «Ты что, правда не платишь?» Я ответил: «Первые три месяца думал, оставаясь заведующим кафедрой, потом отказался, чтобы не вызвать гнев на свою голову. После этого не работал, за что мне деньги-то платить будут?»

— А когда работали в аппарате ЦК, в Москве уже, тоже анонимки были?

— Нет, в аппарате ЦК ни одной, по-моему, не было.

Жесткий человек

— В 2021 году первому президенту России Борису Ельцину исполнилось бы 90 лет. Ельцин, как и любой политический деятель такого масштаба, — одна из самых противоречивых исторических личностей. В своей книге вы пишете, что у Ельцина было два ключевых качества. Первое — это невероятное честолюбие и стремление к власти. А второе — страсть к разрушению. Когда вы впервые столкнулись с такими проявлениями у Ельцина?

— То, что неудержимое честолюбие было — это просто страшно. В этом отношении он мог мать родную зарезать ради идеи. У меня, кстати, до конца хорошие отношения с ним были. Хотя я даже выступил на пленуме ЦК КПСС, когда он отрекался. (В октябре 1987 г. на пленуме ЦК КПСС Борис Ельцин выступил с критикой работы Политбюро. В ответ Горбачев обвинил его в политической незрелости. 11 ноября 1987 г. на пленуме МГК КПСС Ельцин признал ошибочность своего выступления и был снят с поста первого секретаря Московского горкома компартии. — Прим. kremlinhill).

Мы с ним встретились у него, когда я в ЦК работал. Вдруг меня вызвал Горбачев. Прихожу — там сидит Ельцин. Смысл короткого выступления Горбачева был в том, что Борис Николаевич пришел в горком из Свердловска. Он хороший строитель, но Москва — это не только строительство, промышленность и оборонка. Москва — это культура, образование и наука. Долго думали, кого направить вторым секретарем в Московский горком, и Борис Николаевич сам предложил меня, так как слышал мои выступления на секретариате.

— Мы подумали и решили, что надо тебе в Москву, — сказал Горбачев.

Москва и Ленинград хоть и дружеские, но соревнующиеся объекты. Больше всего анекдотов про Москву и Ленинград. Много было в истории, чтобы бывшие секретари московские приходили в Ленинград, но ни одного секретаря горкома московского не было из Ленинграда. Тем более, второго. Как бы не начались от этого неприятности всякие. О Ленинграде рассказывают, что это областной центр с великим прошлым. А москвичам говорят: «Как была большая деревня, так и осталась».

Ельцин и Горбачев засмеялись. Горбачев сказал: «Во-первых, мы тебя берем не из Ленинграда. Ты уже три года с лишним работаешь в ЦК».

— Скажите, пожалуйста, а почему вы министром три года только отработали?

— Три года у меня были трудности с избранием, начались гонения на партийных работников. Горбачев ничего не мог сделать против этого, да он и не хотел. У него забот больше было. Я вовремя ушел зампредом Совмина РСФСР.

— Кто тогда был председателем?

— При мне председателем Совета министров был Александр Власов. После этого началась чехарда: выборы, перевыборы. Ельцин, кстати, звал меня к себе.

Когда он стал избираться, позвонил своему помощнику: «Слушай, ко мне очередь стоит народу, который хочет поработать со мной, но я хочу поработать с ним».

Человек очень сложный, очень трудный. Я с ним работал недолго, но понял, что Романов по сравнению с ним — это цветочки. Как-то приходит ко мне первый секретарь Киевского райкома, плачет: «Он меня облаял, обхамил». После своего увольнения он бросился из окна и разбился. Два человека погибли из-за хамства Ельцина. Грубый был человек.

Помните, он не вернулся, а прошел слух, что якобы позвоночник ему повредили?

— С моста сбросили?

— С моста это потом было. Я знаю историю даже: с моста его не сбрасывали, его в озере топили. А позвоночник — он в волейбол играл. Ельцин прилично играл, прыгнул, перегнулся позвоночник, и все. Он сам говорил об этом, но слух был.

Помню Ельцин дал мне задание подготовить доклад к пленуму МГК. Я собрал секретарей, всех распределили. И уехал, как планировалось в отпуск на Кипр, там был десять с чем-то дней. Вернулся, пришел на пленум, слушаю его доклад и не узнаю. Мы туда включили много созидательных вещей, а с трибуны — голый разгон: этого гнать, этого уволить — все грубо, в его духе.

Закончился пленум, прихожу к нему:

— Борис Николаевич, ведь вы мне поручили готовить доклад и материал перед моим отъездом одобрили.

— Вот что, Василий Георгиевич. Я скажу так: рано мы копья складываем.

Он вообще был человеком настроения. Помните, как он премьеров менял, понимаешь?

— Не так сели, Степашин — первый зам, пересядьте…

— А председатель правительства РФ Евгений Примаков как разворот сделал? (24 марта 1999 г. началась военная операция НАТО против Союзной Республики Югославия. Узнав об этом, Примаков, летевший в США с официальным визитом, в знак протеста распорядился развернуть правительственный самолет прямо над Атлантическим океаном и вернулся в Москву. Это событие вызвало бурный общественный резонанс в России и за рубежом. Данный поступок стал беспрецедентным в новейшей истории России. — Прим. kremlinhill). Но Примаков лично переговорил с Ельциным. Он мне сам об этом рассказал: «Действительно, нельзя было лететь, мы бы потеряли лицо».

Примаков стал быстро набирать вес. Он был очень разумный человек, я его хорошо знал. Когда Примаков ушел, я полунамеками спросил: «Боится?» Он кивнул головой. Ельцин не любил возле себя тех, о ком говорили больше, чем о нем. Сколько он сменил премьеров? Бесконечно.

Беседовал Дмитрий Волин

Окончание

На обложке — фрагмент портрета Александра Шилова «Министр культуры СССР Захаров Василий Георгиевич». 2019 г. Бумага, карандаш © Галерея Александра Шилова

При публикации настоящего материала на сторонних ресурсах использование гиперссылки с указанием ресурса kremlinhill.com обязательно!

© Kremlinhill.com, 2018 — 2021