В конце 1930-х в Испании вспыхнула гражданская война. Сторонами вооружённого конфликта были правительство страны, поддерживаемое коммунистами, и мятежники во главе с генералом Франсиско Франко. На стороне республиканцев выступали СССР и антифашисты из ряда стран мира, а союзниками Франко позже стали фашистская Италия и нацистская Германия. Часть районов Испании оказалась отрезана от остальной страны, и детей оттуда эвакуировали в дружественные страны.
13 июня 1937 года из порта города Сантурсе (провинция Бискайя, Испания), в СССР отправилась третья группа испанских детей. 1475 человек следовали в эвакуацию на кораблях, один из которых назывался «Гавана». В Советском Союзе было создано не менее пятнадцати детских домов для испанских детей, которые располагались преимущественно в старинных особняках и домах отдыха ВЦСПС. Деятельность этих учреждений курировал Отдел детских домов специального назначения, созданный при Наркомате просвещения СССР.
Одной из эвакуированных детей была 5-летняя Виктория Иглесиас Мартинес. Она с неимоверной теплотой вспоминает своих друзей, учителей, сокурсников, соседей, русского жениха и даже время, проведенное в детском доме в селе Обнинское Калужской области. Сейчас Виктории 93 года, она снова живет в Испании, но все еще прекрасно говорит на русском языке с легким испанским акцентом.
Нас спасали от войны
Я родилась в Сантурсе, в 1937 году мне исполнилось пять лет. Мои родители были республиканцами, папа, Пантальон Иглесиас, участвовал в боевых действиях, он был коммунистом. Маму звали Сокорро Мартинес. В нашей семье было шестеро детей — четыре девочки и два мальчика. Когда началась гражданская война, антифашисты из разных стран решили попытаться спасти испанских детей. 13 июня 1937 года в Сантурсе собрали детей и посадили на пароходы. Я помню, что находилась на пароходе «Гавана».
У каждого ребенка, попавшего на борт парохода, на шее висела цветная картонка с фамилией. Помню, как с огромным риском для жизни мы покидали порт, потому что его постоянно бомбили, но в итоге, к счастью, доплыли до порта Бордо во Франции. Там нас распределили, кто останется во Франции, кто поедет в Англию, Бельгию, Великобританию, Данию, Швейцарию и Мексику, кто — в Советский Союз. Наша группа отправилась в Ленинград.
Позже я узнала, что когда из Сан-Андреса отправлялся последний пароход с детьми, в порту находился мой отец. Он приехал туда по работе, на автомобиле, но задержался. Его машина вернулась обратно, и в Бильбао папе пришлось идти пешком. А раньше и дорог особенно не было — кругом лес… Мама рассказывала, что когда отец вернулся домой, собираясь на фронт, он все время сокрушался: «Как же я тебя оставлю с четырьмя детьми?» Надо сказать, что на тот момент они были уже достаточно взрослыми людьми, потому что когда я родилась, моей старшей сестре было 20 лет. Я самая младшая. Сейчас я уже осталась одна, все мои братья и сестры умерли.
У каждого — своя Дорога жизни
Почти неделю мы плыли на пароходе «Сантай»: не знаю, китайский он был, или корейский. Позже мои друзья говорили, что мы прибыли ночью, но нам дали поспать до утра, а утром высадили на землю. В первую очередь, нас отправили в душ. Потому что в качестве топлива на «Сантае» использовался уголь, и мы все были страшно грязные. Нас помыли, накормили. А потом всех осмотрели врачи и распределили, кто куда поедет дальше. Худеньких ребят, детей с проблемами со здоровьем отправили на юг, в Крым, Сочи. Я и мой друг Маноло были здоровые, поэтому нас распределили в Калужскую области, в поселок Обнинское.
Спустя десятилетия Маноло Арсе Поррес написал несколько книг: «Воспоминания о России» — о его 30-летнем опыте взросления, становления и проживания в Советском Союзе; «Memoria» — об испанцах, воевавших в рядах Советской армии и погибших во время Великой Отечественной войны; и «Universitarios de la guerra» («Университеты войны») о «детях войны», получивших высшее образование в СССР.
После отъезда на Родину Маноло сохранял хорошие связи с Посольством России, он всегда помогал нам, своим друзьям, с оформлением документов, паспортов, виз и билетов в Россию. Помню, в наш последний приезд мы останавливались в гостинице «Будапешт».
Теплый прием и первые учителя
Условия для нас в Советском Союзе были созданы замечательные, мы жили как цари. Мы видели, что для нас делалось очень многое, и были очень благодарны за это. Моя первая кукла появилась у меня именно в СССР, я до сих пор помню ее платье. Конечно, мы были совсем маленькие, но нам все нравилось. Мне кажется, многие из нас даже забыли о том, что у нас есть родители. Мы росли вместе и чувствовали себя братьями и сестрами, членами одной большой семьи. Подписывая фотографию своей подруге, я писала: «Моей дорогой сестре…» Когда нас потом из Одессы везли в Крым, мы говорили друг другу: «Пусть нас везут куда угодно, главное — чтобы мы все были вместе.» Я считаю, что это очень хорошо и правильно, что нам дали возможность вместе расти. С нами были испанские учителя, мы не забывали свою страну. Мы очень благодарны Советскому Союзу за то, что всех нас вырастили, нам даже успели дать профессии.
Когда мне пришло время идти в школу, началась война. И в школу я пошла в эвакуации, в Саратовской области. Учились мы всегда на испанском языке, русского языка испанские дети тогда хорошо не знали, мы только начали его изучать наравне с другими школьными предметами. Нашими учителями были Маруся Калинкина и Ольга Дмитриевна, их имена мы запомнили на всю жизнь. Когда закончилась война и мы по Волге вернулись в Москву, в Нахабино, мы с подругой решили их найти. Следы Маруси Калинкиной затерялись, а с Ольгой Дмитриевной нам удалось найти друг друга и встретиться. Мы приехали к ней домой, она показала нам довоенные фотографии из жизни нашего детского дома. Когда я попросила Ольгу Дмитриевну показать на фотографиях меня, она указала на маленькую девочку, которая стояла рядом с ней: «Ты очень нуждалась в ласке, тебе это было жизненно необходимо, поэтому ты стоишь со мной».
Период испытаний: Вторая мировая
В 1941 году, когда началась война, наш детский дом №5 из села Обнинское эвакуировали в Саратовскую область, в деревню Базель. Потом нас перевезли в Куровское, где объединили с детскими домами Украины, где тоже воспитывались испанские дети. Когда мы приехали в Базель, полным ходом шла депортация этнических немцев в Сибирь. Хаты поволжских немцев стояли открытыми. Люди покидали свои дома, оставив все, как есть — вещи, продукты, мясо… Нам тогда строго-настрого запретили что-либо трогать в этих домах, предупредив, что там все отравлено. В годы войны было очень голодно. Нам было так плохо, что в итоге было принято решение перевести нас в Куровское, где нас объединили с воспитанниками другого детдома, в котором тоже воспитывались испанские дети. Никто не знал, сколько продлится война. Летом мы собирали ягоды в лесу. А осенью учительница научила нас искать зерна в поле, оставшиеся после уборки зерна. Мы собирали рожь в подкладку своих пальто — через специально надрезанные карманы. Из этого зерна учительница делала муку и пекла нам блинчики. А мыли нас водой из растопленного снега. На тот момент детский дом находился в доме, в котором было три комнаты, их отапливала одна печка.
В годы войны было сложно не только найти еду, но и питье. Всем было очень-очень плохо. Голод переносить было чрезвычайно сложно. Мне было тогда лет восемь. Помню, как однажды учительница приходит и говорит: «Сейчас будет урок математики!», а мы спрашиваем: «А завтрак будет?» — Нет! Тогда мы снова накрываемся одеялами и говорим: «Тогда мы учиться не будем!» Потом, конечно, мы встали повзрослее и поумнее, и поняли, что даже если нет завтрака — учиться надо… Когда ближе к концу войны наконец появилась еда — каждый испытывал жгучее желание съесть как можно больше. Многие из-за этого погибали.
Молодой агроном
После войны наш детский дом находился в Нахабино, где мы продолжили учебу. Там мы обучались уже на русском и на испанском языках. А через два года, переехав в Болшево, в Подмосковье, нас уже объединили с русскими детьми: классы были смешанные — в каждом по 10 испанцев и 10 русских учеников. Там уже мы говорили по-русски. Помню, моя подруга тогда начала встречаться с русским одноклассником, Николаем Бочаровым.. Он был красивый, беленький такой. А я тогда больше была заинтересована в учебе. Я закончила девять классов и выпустилась из детского дома в 1950 году. Помню, что когда нас навещали старшие товарищи, испанцы, они говорили о том, что совсем скоро мы отправимся домой, и каждому из нас имеет смысл выбрать специальности, которые пригодятся нам на Родине. Они советовали нам выбирать профессии, которым нужно не очень долго учиться — медицинские профессии, например, требовали многолетнего обучения. «Выбирайте что-то попроще…». На агронома было нужно учиться четыре года, и я пошла учиться в Битцевский сельскохозяйственный техникум. Я училась и получала стипендию. Помню, что предмет «Механизация сельского хозяйства» нам преподавал испанец, его звали Фернандес. Остальные учителя были русские. Фернандес мне симпатизировал, он говорил: «Если ты чего-то не знаешь, говори мне на испанском, и я тебе помогу.» Он был намного старше меня и был женат на русской. Учил меня ездить на мотоциклете… Когда я начала работать агрономом, в моем ведении было три деревни, от одной до другой — три километра, от второй до третьей — два километра. Поначалу я много ходила пешком, позже научилась ездить на лошади. Зимой на санях, летом — на телеге.
Помню, как в годы учебы мы с подругами ездили в Москву, на Выставку достижений народного хозяйства, — на память о поездке у меня осталась наша совместная фотография у фонтана «Дружба народов». У меня тогда уже даже было шелковое платье!
Первая работа и первая любовь
Я бесплатно получила образование в Битцевском сельскохозяйственном техникуме и после его окончания мне нужно было отработать три года там, куда меня направят. Россия большая — конечно, все мечтали работать поближе к Москве. Мне, можно сказать повезло, — работать я начала в Перемышльском районе Калужской области, в деревне Желохово. Меня посадили на поезд, на вокзале в Калуге меня должны были встретить. Но никто не пришел к поезду. Мне был 21 год, я села в парке на скамейку. Сентябрь, холодно, быстро темнеет… Когда мое отчаяние достигло максимума, за мной наконец приехал какой-то мужчина. Он извинился за то, что так опоздал, и мы наконец двинулись в путь. Когда мы доехали до Перемышля, окончательно стемнело, дороги не было видно, и нам пришлось там заночевать. Мой провожатый дал мне ключ от кабинета в сельсовете и одеяло. Я закрылась, но, конечно, так и не заснула, всю ночь просидела. В Желохово меня подселили в местную семью: хозяйку звали Акулина, ее мужа — Иван Сергеевич, у них была дочка Маруся. Я снимала угол в их деревянной избе. После моего отъезда в Испанию, мы переписывались с Марией, несколько лет назад она умерла. Она успела рассказать мне о том, что спустя много лет дом перестроили, он стал кирпичным, в нем появились ванна и уборная. А в «мое» время все удобства были на улице.
В Желохово у меня появился русский жених, мы работали в одном совхозе «Путь к коммунизму». Через какое-то время Николая призвали в армию и он отправился служить в Молдавию, был танкистом. Мы переписывались, встречались, когда он приезжал в отпуска. У меня сохранилась фотография, где мы с ним катаемся на лодке. А в 1956 году у меня наконец появилась возможность вернуться в Испанию. Я уехала, не написав Николаю об этом ни строчки. Все свои вещи я оставила его племяннице, и попросила передать ему, что мне очень хотелось поскорее увидеться с родителями. Я понимала, что если бы он попросил меня остаться, скорее всего, я передумала бы и осталась в Советском Союзе. Но мне было нужно вернуться на Родину. Подруги позвонили мне из Москвы и сообщили: «Приезжай, документы уже готовятся…»
Забытые сироты
Я слышала о том, что когда мы приехали в Советский Союз, обсуждался вопрос усыновления испанских детей. Но Сталин не позволил этого сделать. Он говорил так: «Республика доверила мне этих детей. Когда в Испании снова будет республика, я их верну…» В нашей стране закончилась война, мы вместе с советским народом пережили тяготы и лишения Великой Отечественной войны, но мы по-прежнему оставались в Советском Союзе! Наши родители были в Испании, многие из нас мечтали вернуться домой. Когда мы были маленькие, не особенно задумывались об этом. Но, взрослея, нас все больше тянуло обратно. Я успела получить профессию агронома, два года отработала в Калуге, у меня были почетные грамоты, про меня даже успели написали стихотворение «Девушка из Бильбао», прежде чем забрезжила надежда о возвращении.
Когда Сталин помер, мы дружно стали рваться домой. Каких-то особых жесткостей режима мы не ощущали. Единственное — всегда было плохо с квартирами. А главное — за 20 лет я единственный раз получила письмо из Испании, от родителей. Поскольку Советский Союз и Испания не имели связей, нужно было отправлять письма через какую-то третью страну. У моей матери была знакомая во Франции, так ко мне впервые попало письмо от нее. Я ответила маме так же, отправив письмо во Францию. Но это письмо от матери было единственным!
В 2017 году повзрослевшие «испанские дети», в том числе я и Маноло, приезжали в Россию вместе с испанскими кинематографистами — режиссёром Лино Варела и сценаристом Родриго Пересом Барредо, которые снимали о нас документальный фильм «Сироты забвения». В съемках принимали участие российские и испанские историки и политики, в том числе экс-глава правительства Испании Хосе Луис Родригес Сапатеро. Этот фильм можно найти в интернете.
Почти все мои знакомые, ставшие героями этого фильма, — все, кто этого хотел, получили русские паспорта. В их числе я и Маноло.
Дорога домой и встреча с родными
Мне выпала возможность вернуться на Родину в 1956 году. Я до сих пор храню свой билет домой, это наша семейная реликвия. Я приехала четвертым по счету рейсом, в декабре. Сначала мы плыли из Москвы в Одессу на пароходе, потом из Одессы в Стамбул. В Турции на борт поднялся испанский посол, и спросил: «Среди вас есть Виктория Мартинес? Не хотите ли вы поменять свое имя?» Я тогда подумала: вот дураки, зачем мне менять свое имя?! По-моему, этого не пожелал ни один из моих друзей.
Я приехала в Испанию в декабре. Из Турции по Средиземному морю мы доплыли до Кастельон-де-ла-Плана, там нас высадили и автобусом отправили в какой-то санаторий. Помню, что было очень холодно. В первую ночь мы легли на одну койку втроем, чтобы согреться.
А потом я поехала к маме на автобусе в Бильбао. К тому времени мой отец уже умер. Это произошло в 1952 году. Больше всего на свете папа мечтал меня увидеть, но не дожил до этого момента. В Бильбао меня встретили мама и сестра. Они меня расцеловали, но я была как чужая. И мама это чувствовала, она говорила так: «Пройдет время, мы поживем вместе, и все наладится, мы все начнем сначала». Но ничего не изменилось. Мне кажется, она меня не любила. Точнее, ей было проще любить меня на расстоянии. И я не любила тоже, я не находила в себе никаких чувств.
Жизнь на Родине: первые впечатления
Когда мы вернулись в Испанию, особенно не повезло тем ребятам, которые получили медицинские и инженерные специальности. Прежде всего это касалось девушек, всем пришлось сдавать экзамены в Мадриде, проходить переподготовку и подтверждать свое право работать по профессии. Это было очень непросто. Могу точно сказать, что в отношении нас была дискриминация. Те, кто выучился в Советском Союзе на врачей, могли претендовать лишь на работу в качестве младшего медицинского персонала. И так было повсеместно, со всеми нашими знакомыми и родственниками, вернувшимися на Родину из Советского Союза.
Кстати, мой муж, Хосе Антонио, тоже был испанским ребенком, эвакуированным в Советский Союз. Когда мы вернулись, он хорошо устроился в Испании, работал в промышленности. В Советском Союзе он получил специальность шлифовщика, работал в Москве на 45-м заводе. А мне в Испании дали право поехать работать агрономом на юг Испании. Но там не было заводов, где мог бы работать мой супруг. И мы никуда не поехали. Я больше не работала, занималась воспитанием нашей дочки.
Мой муж рассказывал, что когда в 1937 году он с братом оказался в Советском Союзе, он был очень худеньким ребенком. Его было решено направить в Одессу. И что важно — его не разлучили с братом, который был вполне крепким парнем. Мальчики поехали на юг вместе. А когда Хосе Антонио окреп, их перевели в Обнинское, где мы и познакомились.
Когда мы оказались в Испании, нам не выдали паспорта — дали какие-то желтые карточки. А потом нам всем разослали письма, что нам срочно надо приехать в Мадрид на допрос. Причем допрашивали нас американцы, которые, правда, очень хорошо говорили по-испански. Вопросы нам задавали такие: «Когда вы ехали в поезде, видели такие-то машины? а такие-то провода? Вы бывали на такой-то фабрике?» Я отвечала: «Нет, нет…» Мне было 20 с небольшим лет, и меня совершенно не интересовали такие вещи — провода, особенности фабрик, пароходов и поездов. Мне сказали: «Значит, вы ничего не знаете?! Выйдите в коридор и постарайтесь вспомнить!» Потом вызвали снова: «Ну, что, удалось вспомнить?» — Увы, нет!
Среди нас, конечно, были и те, у кого длинный язык. Все люди разные. Может, они думали, что им это как-то поможет в дальнейшем… Через какое-то время, когда у меня уже родилась дочь Мария Виктория, мне позвонили снова, и сообщили, что снова надо собираться на допрос. Я вспылила: «Я никуда не поеду без мужа!» И нам пришлось ехать в Мадрид вместе. Еще один важный момент — пока у руля оставался Франко, мы периодически чувствовали, что за нами следят какие-то мужчины, и что наши телефоны прослушиваются.
Из Страны Советов в капиталистический мир
Судьба некоторых наших ребят сложилась трагически: кто-то попал в тюрьму, когда стало известно, что они коммунисты; кто-то подвергался пыткам. Мы периодически собирали деньги, чтобы помочь их семьям, женам и детям. Одному из наших ребят помогли коммунисты — они вытащили его из тюрьмы, эвакуировали в Югославию, а потом перевезли его в Советский Союз.
Интересно, что один из наших ребят работает на фабрике, которую когда-то создал его дед. Это был во всех отношениях необычный опыт: приехать из страны, стремившейся к социализму, в диаметрально противоположный — капиталистический мир.
Когда мы приехали, в Испании жилось очень плохо. Когда к нам с мужем приезжали родственники — отец и бабушка с дедом, всего-то трое человек, их нужно было кормить, и это было накладно. Начались ссоры… Некоторые наши ребята были вынуждены вернуться обратно. Кому-то из нас в Испании очень помогли навыки, полученные в детстве. Например, чтобы связать теплые вещи, мы самостоятельно делали из проволоки спицы. Этому мы научились в СССР, в военные годы в деревне под Саратовом. Там у хозяек всегда была шерсть, и мы получали за свою работу молоко, хлеб, яйца. Деньги нам тогда были не нужны — где мы могли купить продукты?
Пенсия из России
Я много лет храню свои советские документы — диплом об окончании Сельскохозяйственного техникума, полученный в Советском Союзе, и справку о том, что я работала в СССР и была членом профсоюза. Потому что спустя много лет король Испании Хуан Карлос I, приехав в Россию, договорился с российским президентом о том, что те испанские дети, что успели поработать в СССР, должны получать пенсию. Сначала речь шла о том, что на эту пенсию могут претендовать только те, кто проработал 900 с чем-то дней, а я успела проработать всего два года. Но потом это решение опротестовали, — возможно на итоговое заключение повлиял Красный Крест, и годы учебы все-таки приравняли к работе. Благодаря этому, мы получаем раз в три месяца по 400-500 евро. Это существенная помощь.
Еще мы получаем испанскую пенсию, но минимальную, как бедным. Пенсия моего мужа не превышает 1000 евро. Так и живем, довольно скромно.
Они не вернулись из боя
Мои друзья, которые тоже находились в эвакуации в Советском Союзе, дали внуку русское имя Сергей. Его бабушка в первые годы войны жила в Пушкине, под Ленинградом (детский дом №11 для испанских детей на Колпинской улице), и она стала свидетельницей того, как наши испанские мальчики, которым было по 17-18 лет, отправлялись на фронт.
Спустя много лет мы приехали в Москву, Петербург и даже побывали в Карелии, где шли ожесточенные бои — Красная армия пыталась прорвать блокаду Ленинграда. Мы искали и нашли могилы наших погибших испанских ребят, смогли даже спуститься в окопы, в которых они укрывались от огня противника. Пожилая женщина, монахиня Варвара, которая принимала участие в поисках павших бойцов, однажды позвонила в Испанский центр в Москве, и сказала, что они нашли медальон с изображением Святой Кармен… Так нашлись 23 наших соотечественника. Эта женщина установила таблички с именами всех погибших на русском и испанском языках. Среди этих бойцов оказался и её дед. Монахиня Варвара передала в Испанский центр информацию о том, что если мы приедем в Петербург, она непременно найдет возможность с нами встретиться. Она сказала буквально следующее: «Мертвых я уже знаю, теперь хочу узнать живых…» На нашу встречу мы взяли с собой флаг басков… Вместе мы побывали на Пискаревском кладбище. В тот год там был и президент России Владимир Путин, на этом кладбище похоронены его родственники. Позже я пригласила Варвару с сестрой Евдокией в Испанию, они приезжали ко мне погостить.
Я прожила долгую интересную жизнь, в которой было немало испытаний. И все же, несмотря на все сложности жизни, я продолжаю считать себя счастливым человеком.
Беседовал Дмитрий Волин
Горлис (провинция Бискайя, Испания)
На обложке: Виктория Иглесиас Мартинес © Фото: Дмитрий Волин, Кремлевский холм
При публикации настоящего материала на сторонних ресурсах использование гиперссылки с указанием ресурса kremlinhill.com обязательно!
© 2018 — 2025 Кремлевский холм. Страницы истории. Все права защищены
КРЕМЛЁВСКИЙ ХОЛМ. Страницы истории 