Леонид Ивашов: меня поражал кругозор Устинова

30 октября исполняется 110-лет со дня рождения маршала Советского Союза, министра обороны СССР, дважды Героя Социалистического труда, Героя Советского Союза Дмитрия Федоровича Устинова. Генерал-полковник в отставке Леонид Ивашов с 1976 года был старшим адъютантом, а затем руководителем аппарата министра обороны СССР Дмитрия Устинова. В своем интервью Ивашов рассказал о личности маршала, вспомнил, почему в 1983-м был сбит южнокорейский Boeing, как размещали «першинги» в Европе, принимали решение о вводе войск в Афганистан и хотел ли Брежнев уйти в отставку.

— Леонид Григорьевич, известно, что при «позднем» Брежневе остро стоял вопрос о транзите власти. Бывший заведующий Отделом международной информации ЦК КПСС Леонид Замятин, игравший в то время видную роль в окружении Брежнева вспоминал: «Если бы жизнь сложилась иначе, Устинов был бы генсеком». Брежнев не раз называл Устинова своим преемником. Горбачев также вспоминал, что «у Устинова были планы о перемещении на место Суслова» после смерти последнего в январе 1982 года. Но допускал ли сам Устинов возможность своего выдвижения на пост второго секретаря ЦК КПСС, а потом и генсека?

— Действительно, во второй период правления Брежнева, особенно когда в связи с болезнью он не мог в полной мере выполнять свои обязанности, сложился четырехугольник: председатель Совета министров Алексей Косыгин, министр обороны Дмитрий Устинов, глава МИД Андрей Громыко и председатель КГБ Юрий Андропов.

Наиболее тесные отношения были у Косыгина с Устиновым. С согласия Брежнева Устинов, будучи еще секретарем ЦК КПСС, курировал не только оборонную промышленность, но и львиную долю всего советского производства в целом. Он разбирался в технологиях, был известен в академических и научных кругах, близко общался с президентом Академии наук Анатолием Александровым. Все это помогло Устинову объединить научные исследования оборонной сферы с космическими разработками, с исследованиями в области лазера и т.д.

Вообще круг интересов и возможностей Устинова был очень широк. Помню, как-то первый секретарь Ивановского обкома пришел к Дмитрию Федоровичу примерно с такой речью: «У нас в области сложная демографическая ситуация. Ивановская область — это в основном легкая промышленность. Женщин, особенно молодых, много, а мужчин не хватает. Только вы мне можете помочь». И Устинов решал эту задачу — размещал поблизости воинские части.

Где-то были проблемы со строительством, не успевали со сроками сдачи объектов. И опять Дмитрий Федорович помогал, вызывал маршала инженерных войск Арчила Геловани: «Арчил Леонидович, я понимаю, оборонные объекты в первую очередь, но это нужно для людей, для экономики страны…».

При прежних военных министрах, при Гречко, ведь как решалось? «Это не наш вопрос, мы не вмешиваемся». Для Устинова «не наших» вопросов не было. Он работал мощно, системно. Собирал круг помощников, как правило вечером, когда освобождался, и говорил: «Вот такие-такие-такие вопросы поставили. Давайте подумаем, как подступиться к их решению». Помню, как он убеждал командующих, что армия и народ едины: «Мы защищаем наше Отечество, мы защищаем народ. И вы работаете тесно с местными органами власти, и партийными, и хозяйственными. Мы защищаем не нечто абстрактное, мы защищаем каждого человека и нашу экономику».

После ухода Косыгина с поста председателя Совета министров и назначения Николая Тихонова, честно говоря, правительственная мощь ослабла. К тому же и Брежнев болел. В этих условиях роль тройки «Устинов — Громыко — Андропов» стала ключевой. Устинов руководил промышленностью, плюс пять оборонных ведомств и Министерство среднего машиностроения. Любой вопрос, даже внешнеполитический, Громыко согласовывал с Министерством обороны. Андропов возглавлял КГБ — это разведка, контрразведка, это и общий порядок, включая борьбу с коррупцией.

Однако даже мыслей о том, что Устинова могли назначить вторым секретарем партии, никто не допускал, даже слухов таких не было. Если б он и стал генсеком, то сразу — прямо с поста министра обороны. Говорили еще, что Дмитрий Федорович может пойти на председателя правительства. Но идеология — это не его. Он конструктор, удивительно талантливый: в 32 года уже руководил оборонным предприятием и получил орден Ленина. А вообще таких орденов у него 11 — ни у кого столько не было.

— Давайте вернемся в 1976 год, когда в СССР на вооружение был принят ракетный комплекс РСД-10 «Пионер». Это привело к концу разрядки, потому что новые ракеты, по мнению западных лидеров, нарушили баланс сил на континенте. Леонид Замятин вспоминал, как принималось решение о развертывании «Пионера»: «Устинов пришел к Брежневу и говорит: «Нам бы еще на Европу поставить десятка два ракет средней дальности». Брежнев: «Дима, решай ты, ради бога. Надо тебе двадцать — поставь двадцать. Надо сорок — поставь сорок». И никаким решением это не оформлялось».

— Конечно, Леонид Ильич доверял Устинову больше, чем кому бы то ни было в партийном руководстве. Это я сам наблюдал. Но вот таким образом решения в Советском Союзе никогда не принимались, чтобы пришел министр, пусть даже выдающийся, и сказал, мол столько-то ракет нужно поставить. Всегда было коллективное обсуждение и решение коллегии Минобороны, часто проводились и межведомственные заседания.

Что касается «Пионера», то здесь не все так просто. Однажды Дмитрий Федорович, будучи секретарем ЦК, поехал в Московский институт теплотехники. Его сопровождал министр оборонной промышленности Сергей Зверев. Устинов прошел везде, внимательно осмотрел, потом собрал всех для подведения итогов. И его коронная фраза: «Или у нас мозги уже закипели, или нам нужно уже уходить и давать дорогу молодым…». В ответ на это министр и директор предприятия попытались ему еще что-то показать, на что Устинов сказал: «Что вы мне показываете уже пятую модернизацию, нужно что-то новое!»

Вдруг встал молодой, высокий инженер:

— Дмитрий Федорович, а вы не могли бы к нам в отдел зайти?

— А что у вас?

— А у нас есть эскизный вариант подвижного грунтового ракетного комплекса.

Директор предприятия парировал:

— Дмитрий Федорович, это фантасты…

— Вот к «фантастам» и пойдем!

Устинов провел там почти всю ночь и увидел, что молодые конструкторы во главе с Александром Надирадзе разработали уникальную штуку — подвижный грунтовый комплекс на автомобильной базе. Дальность — до пяти тысяч километров, три боеголовки. Ни к чему подобному на Западе еще не приближались.

Однако Минобороны (тогда ведомство возглавлял Гречко) и главкомат ракетных войск эта разработка не впечатлила — у них были иные подходы. Устинов же увидел перспективу и поддержал конструкторов, но не стал переводить все в Министерство общего машиностроения, где делались ракеты, а оставил в Министерстве оборонной промышленности. Когда он стал министром обороны, комплекс был принят на вооружение.

А решение о развертывании и о количестве этих ракет стало ответным шагом на развертывание комплексов Pershing-2 в Европе.

— А не наоборот, как рассуждают некоторые? Например, журналист Леонид Млечин утверждает, что «решение разместить в Западной Европе 464 новые крылатые ракеты наземного базирования Tomahawk и заменить 108 устаревших ракет Pershing модернизированными ракетами Pershing-2» стало ответным ходом НАТО на действия СССР.

— Нет. Американцы первыми стали в Европу поставлять «Лансы» (ракетные установки Lance. — Прим. kremlinhill.com), затем разместили ракеты средней дальности в Италии, Турции, хотели в Иране ставить. Карибский кризис из-за этого возник.

Они поставили Pershing-2 дальностью 2,7 тысячи километров, у которых было очень короткое подлетное время до Москвы.

— Шесть минут, по-моему…

— Ну, где-то так… До 12 минут примерно. И реагировать на эту угрозу было трудно. Вот, в порядке этой реакции мы стали развертывать «Пионер». Первые встали на дежурство в Белорусской ССР.

Комплекс Pershing-2 прицепной, его грузовики тащили часа три-четыре на позиции и развертывание, а «Пионер», выходил на автомобильном шасси, останавливался: 40 минут — и комплекс готов к пуску.

— К слову о новых вооружениях. В апреле 1978 года Брежнев по инициативе Устинова совершил поездку по Сибири и Дальнему Востоку. Во Владивостоке генсек посетил артиллерийский крейсер «Адмирал Сенявин», на его борту Брежнев вместе с министром обороны и главкомом ВМФ адмиралом Сергеем Горшковым вышли в море и наблюдали показательные стрельбы. Именно тогда Брежнев и Горшков решили начать строительство первых в СССР тяжелых авианесущих крейсеров.

— Нет, этого не было, по крайней мере это не обсуждали. Я сопровождал Устинова и вся подготовка визита лежала на мне. Поговаривали, это был своего рода прощальный тур Брежнева. Леонид Ильич хотел проехать по стране, попрощаться с народом. Он намеревался уйти после этого.

Первой задачей было проехать по районам Сибири и разобраться, как живет народ, особенно как развивается социальная сфера. Через какую область бы ни ехал Брежнев, поезд останавливался, встречали пионеры. Он очень по-доброму им подарки раздавал, а к нему в вагон садился первый секретарь обкома партии той области, через которую ехали. Сначала шла беседа у Леонида Ильича, я там не присутствовал. После первый секретарь приходил к Дмитрию Федоровичу в вагон и докладывал конкретику: чем живет та или иная область.

Помню, как один из сибиряков сказал: «Дмитрий Федорович, мы сейчас разводим свиноводство, потому что наши ученые доказали, что сало не только питательно, но и, оказывается, оздоровляющий продукт. Мы создали целую лабораторию по изучению сала». А Устинов просто ответил: «Вы только узнали это? А наши предки это знали без всякой науки…».

На Дальнем Востоке было два варианта посещения флота: один на подводной лодке, а второй — на крейсере управления «Адмирал Сенявин». Устинов мне поручил: «Леня, ты там лодки посмотри, потом скажешь, на чем лучше идти». Пошли смотреть подводную лодку. Я представлял, что сейчас будем любоваться глубинами из иллюминаторов, но когда спустились в подлодку, увидели: все узкое, трапы винтообразные, за бортом абсолютно ничего не видно. Я Устинову сказал: «На лодке — нет», поэтому в море пошли на крейсере «Адмирал Сенявин».

Если об авианосцах что-то и говорили, то Брежнев в такие вопросы не вникал. Проблема авианосного флота не была принципиально решена в Министерстве обороны. Споры начинались с того, какова роль флота в будущей войне. Здесь мнения Генштаба и штаба ВМФ расходились. Естественно, флот считал, что он будет решать ключевые задачи, а начальник Генштаба Николай Огарков был уверен, что не только флот, но еще и космос. Главкомы сухопутных войск, военно-воздушных сил высказывали свои мнения. А это деньги, дележ оборонного бюджета, ведь за каждым стоит свое министерство.

Зачем нам авианосный флот? Так же и с морским десантом: стратегические морские десантные корабли нужны нам? Это принципиальные вопросы, они не решены и по сей день.

— Примерно в те же годы началась и эпопея с воспоминаниями Брежнева «Малая земля», «Возрождение», «Целина». У него была группа ассистентов, помогавших писать все эти книги. Соавтором главы «Космический октябрь» был собкор «Правды» Владимир Губарев. Он вспоминал, что его глава вышла уже после смерти Брежнева, что очень навредило книге. Текст вычитывал Устинов, который методично убирал некоторые части, например, рассказ о взрыве на старте ракеты в 1960 году, где погибло более 200 человек во главе с главным маршалом артиллерии Митрофаном Неделиным. Эти механические изъятия сделали главу нелогичной, непоследовательной. Нужна ли была такая чрезмерная секретность?

— Устинов даже не листал эту книгу, пока она не была издана. Это (подготовка воспоминаний Брежнева. — Прим. kremlinhill.com) было поручено заведующему оборонным отделом ЦК Ивану Сербину, который приглашал специалистов. Общую редакцию осуществлял Замятин.

Мы же писали для Устинова. Его оборонка давила — хотели двухтомник (под его авторством. — Прим. kremlinhill.com) «Во имя Победы». Материал готовили, а я должен был во время отпуска Дмитрию Федоровичу его подсовывать.

Был такой случай. Часов 11 вечера, подхожу к Устинову: «Дмитрий Федорович, надо прочесть». — «Хорошо, Леня, прочту». Сам сижу в соседней комнате, вдруг слышу какой-то грохот. Захожу, а он эту главу как швырнул, потому что там вранье. И говорит: «Что вы из меня Александра Матросова делаете? Я не писал, еще наполучаем за это… Чтобы этого не было!».

Речь в той главе шла о Финской кампании, когда Сталин послал его вместе с конструкторами и директорами на фронт, чтобы узнать, почему наши пушки не берут финские доты. А журналисты так описали: «Пули свищут, снаряды рвутся, а он пригнувшись ползет…». В общем, проявляет какой-то героизм. Устинову это совершенно не нужно было, важно было показать, как работала промышленность в войну, как решали конструкторы свои задачи.

А по воспоминаниям Брежнева… Не надо валить на Устинова. Не читал он, не видел.

— Хорошо. Двинемся дальше. Декабрь 1979 года, советские войска вошли в Афганистан. Известно, что афганский вопрос решался в рамках тройки «Андропов — Устинов — Громыко». Первый зам заведующего Международным отделом ЦК КПСС Карен Брутенц рассказывал: «Когда Устинов после решения Политбюро о вводе войск в Афганистан приехал к себе и вызвал начальника Генштаба Огаркова и главного военного советника в Афганистане Горелова, они начали выражать сомнения относительно вмешательства. Устинов с их доводами не посчитался: «Вы военные вопросы обсуждайте, а не политические»». Получается, не существовало единого подхода по этому вопросу даже в Минобороны?

— Коротко расскажу, как развивалась ситуация. Так называемая Саурская революция (в результате которой в апреле 1978 года к власти пришла Народно-демократическая партия Афганистана, главой государства стал Нур Мохаммад Тараки. — Прим. kremlinhill.com), когда убили прежнего лидера Афганистана полковника Дауда, стала для нас неожиданностью. Получили втык ГРУ, главные военные советники и генерал Горелов.

Для рассмотрения ситуации в Афганистане создали специальную комиссию Политбюро. На ней было принято единодушное решение, что мы помогаем этим молодым революционерам техникой, советниками, но вводить войска не будем. Хотя об этом было 21 обращение со стороны Тараки.

Мы знали, что Амин (один из руководителей НДПА. — Прим. kremlinhill.com) был агентом ЦРУ, а Саурскую революцию организовали американцы — в этом признавался Киссинджер. Он посетил Иран, затем прибыл в Афганистан, встречался с Даудом и с молодежным крылом НДПА. Киссинджер пообещал им: «Несите демократию, Америка вас поддержит. Кроме того, шахиншах Ирана выделит вам от 4 до 10 млрд долларов на демократизацию страны». По сути дела, он их подтолкнул к перевороту. После его отъезда состоялся съезд НДПА, где решался вопрос о лидере. Стали проталкивать Амина, но его разоблачили как агента ЦРУ. Тот признался, что во время учебы в США был агентом, но делал это, чтобы помогать партии и самому немножко зарабатывать. А сейчас он не работает на разведку. Но ведь бывших црушников не бывает…

В сентябре 1979 года Тараки летал на конференцию Движения неприсоединения на Кубу, после посетил Москву, где имел длительную встречу с Брежневым. Они наметили большие планы сотрудничества. Тараки опять просил хоть две бригады, два полка, но получил отказ.

Тараки вернулся в Кабул, где его встретил Амин и убил. Дальше события стали развиваться драматически. По сути говоря, Амин уничтожал всю интеллектуальную элиту и всех, кто сотрудничал с Советским Союзом. Был запущен процесс геноцида. Причем с изуверскими методами: вырезали целые семьи и рода с женщинами и детьми, поселки, которые оказывали сопротивление, выжигали.

Тогда комиссия Политбюро заседала почти постоянно. Было усилено разведнаблюдение, разведпроникновение. Предстояло принять непростое решение. На совещаниях Минобороны я видел, что Устинову всегда давали две папочки: красную и синюю. Первая — это против ввода аргументация, а вторая — за. Но естественно, последнее слово было не за Минобороны, а за Политбюро. Что там они обсуждали на своих комиссиях? Все же в закрытом режиме проходило…

Комиссия решила ввести войска, Политбюро одобрило. Устинов и Огарков не могли, как сейчас пишут, против этого быть. Они были близки по взглядам. Вырабатывалась единая позиция: мы согласны ввести войска для изменения ситуации и защиты населения, а уже в мае 1980 года должны были начать вывод войск…

— В Польше на рубеже 70-80-х годов была аналогичная ситуация?

— У главнокомандующего Объединенными вооруженными силами государств — участников Варшавского договора Виктора Куликова круглосуточно работала оперативная группа, которая снабжала комиссию Политбюро сведениями, материалами, выводами. Войцех Ярузельский все время был на связи. Понятно, что нас хотели втянуть туда. И сказался как раз опыт Афганистана, опыт 1956 года в Венгрии, и мы туда не пошли.

— Кстати, о непростых решениях. При обсуждении на Политбюро ситуации, когда летчики ПВО на Дальнем Востоке сбили южнокорейский Boeing-747, нарушивший границы СССР и не реагировавший на предупреждения, Устинов занял непримиримую позицию: «Самолет сбит правильно, никому не позволено вторгаться на территорию СССР безнаказанно. Сейчас Запад кричит, что это был пассажирский самолет. Но кто знал в момент принятия решения, что это провокация? Военные действовали по приказу и сбили нарушителя».

— Понимаете, Устинов — человек системы, и работала система так, как ставили ей задачу.

Есть боевое дежурство, которое несут силы и средства ПВО. Все начинается с уровня дивизии. Самолет-разведчик приближается к зоне ответственности дивизии, усиливается наблюдение, авиаторы докладывают командиру дежурной смены. Он передает информацию, что приближается самолет-разведчик. Чем ближе самолет подходит, тем активней ведется наблюдение. Существуют разные алгоритмы для каждой ситуации. Командир не принимает решение поднимать в воздух истребители-перехватчики, открывать огонь, потому что есть матрица, как должен действовать штаб, дежурная смена, летчики и все остальные. И ни Устинов, ни Огарков здесь совершенно ни при чем.

Главный элемент этой провокации (с южнокорейским самолетом. — Прим. kremlinhill.com) состоял в том, что из района Анкориджа поднялся разведывательный самолет Р-130 и двигался курсом на нарушение границы. Р-130 сделан на базе Boeing-747, отражающая поверхность у обоих бортов, пассажирского и разведывательного, одинаковая. А локатор дает только отражающее пятно.

Разведывательный самолет Р-130 регулярно ходил одним и тем же маршрутом, его уже знали, вели как старого знакомого. Шел гражданский Boeing, и их маршруты были выстроены так, что они на небольшой разнице высоты как бы пересекались, а затем самолет-разведчик ушел на курс гражданского, а гражданский лег на курс

разведывательного. Операторы не разглядели этого маневра. Видимо, провокация была хорошо отработана. Дальше пятно моргнуло у оператора-солдата на экране, продолжило двигаться. Оператор вел на экране «разведывательный самолет» (полагая, что это по-прежнему Р-130. — Прим. kremlinhill.com), а он уже ушел. Дальше штатная схема действий, подняли самолеты-перехватчики… Устинову доложили об инциденте, когда Boeing уже рухнул.

Какие оценки давали? Сразу же утром начальник Генштаба со специалистами развернули карту, показали министру обороны, который прекрасно видел, что это провокация. А дальше — пропагандистская война.

Конечно, Андропову все это было неприятно: он лишь недавно возглавил страну и ставил задачу сглаживать отношения с США и НАТО, а не обострять.

— Андропов был генсеком 15 месяцев. Вновь возникал вопрос транзита власти. По некоторым свидетельствам, Андропов называл своим преемником Горбачева. В свою очередь, Чазов за год до смерти Андропова предупреждал членов Политбюро, что Черненко безнадежно болен, неработоспособен и назначать его на пост лидера нельзя. Помощник Андропова Аркадий Вольский в одном из интервью рассказывал: «Помню, в день Политбюро после смерти Андропова идут мимо нас в зал Устинов с Тихоновым. Министр обороны, положив руку на плечо премьер-министра, говорит: «Костя (Черненко. — Прим. kremlinhill.com) будет покладистее, чем этот (Горбачев. — Прим. kremlinhill.com)…». Как вы можете это прокомментировать?

— Все служебные вопросы решались в служебных, защищенных от прослушки кабинетах. Нигде не видел, чтобы Устинов при охране, при докторе Милошенко (его лечащий врач. — Прим. kremlinhill.com) или еще при ком-то заикнулся о своих служебных делах. Тем более вольно рассуждал. Это сталинская школа. Когда нужно было где-то поговорить, например, в Сочи в «Бочаровом Ручье», где он отдыхал, то для этого был оборудован специальный кабинет. И если кто-то начинал обсуждать рабочие вопросы, Устинов это дело пресекал и говорил: «Давай-давай пойдем в кабинет и там с тобой обсудим».

А к Чазову у меня очень много вопросов есть по поводу причин смерти министра обороны Чехословакии генерала Друза, министра обороны Венгрии Цинеге, как состыковывались вот эти смерти и как лечили Устинова… (Осенью 1984 года состоялись совместные учения советских и чехословацких войск на территории Чехословакии. В них принимали участие Устинов и Друз. После возвращения с маневров оба почувствовали недомогание со схожей клинической картиной. Устинов скончался 21 декабря 1984 года, а Друз — 15 января 1985 года. — Прим. kremlinhill.com).

— А как лечили Устинова?

— Обычно он ездил в отпуск в конце июля и до августа находился в Сочи, на госдаче «Бочаров ручей». А в тот раз не получилось, были важные мероприятия по Варшавскому договору. Устинов отправился в Сочи где-то 10 сентября, было уже прохладно, а он купался по летнему графику, гулял по пляжу раздетый и врачей не слушал.

Они мне говорят, скажи, чтобы оделся, он только тебя послушает. Я говорю: «Дмитрий Федорович, нужно одеться». Он искупается, накинет куртку не застегивая, а на пляже ветерок и его продуло. Вечером сидит над документами, а с него пот течет. Я к его лечащему врачу Милошенко: «Анатолий Петрович, смотрите, это не просто простуда».

Выявили воспаление легких. Приехали два врача из 4-го Управления Минздрава, а потом Чазов. Лечили на месте, а когда отвезли наконец в Москву, то ложиться в ЦКБ он отказался. Затем 4-5 октября проходило совещание руководящего состава Вооруженных сил. Он больной, все с него течет, делал большой доклад по стратегическим вопросам. Смотрим, а он и стоять не может. Объявили перерыв на 30 минут. Позвонили дочери Вере, попросили срочно приехать, чтобы она уговорила его срочно лечь в ЦКБ.

Начали лечить воспаление легких, применяли лекарства, закупленные за рубежом, которые вроде были нацелены на то, чтобы победить болезнь быстро. Потом вдруг возникла несвертываемость крови. Я приезжал к нему, видел — бинты все в крови. На фоне этого трещинка на сердце. Было решено делать операцию. Ну, как будто все знали, что применение этих лекарств вызовет такие последствия… А дальше пошло отторжение печени, что привело к смерти.

И Чазов присутствовал при этом. Вот ему бы эти вопросы освещать, а не то, кто кого назначал…

— И последний вопрос. Брежнев всегда уделял приоритетное внимание двум вопросам: аграрному сектору и военным делам. Говорил: «Главное — это хлеб и оборона». А какое кредо было у Устинова?

— У Дмитрия Федоровича кредо было такое: техника должна воевать под управлением человека, а не человек при поддержке техники.

Беседовал Дмитрий Волин

При публикации настоящего материала на сторонних ресурсах использование гиперссылки с указанием ресурса kremlinhill.com обязательно!