Виктор Прибытков: генеральным секретарем ЦК КПСС Черненко был уже при Брежневе

35 лет назад, 13 февраля 1984 года, Константин Черненко был избран генеральным секретарем ЦК КПСС. Его пребывание во главе компартии было рекордно коротким — всего 13 месяцев. Виктор Прибытков в 1976 году стал помощником Черненко и работал в этой должности до смерти своего патрона. О том, почему Черненко выбрали на высший пост, несмотря на слабое здоровье, как создавался штаб ЦК — Общий отдел, как лишился поста всесильный глава МВД Николай Щёлоков, как искали Горбачева, чтобы сделать его секретарем ЦК, и что случилось после взрыва телевизора в квартире режиссера Владимира Наумова и актрисы Наталии Белохвостиковой Прибытков рассказал в интервью kremlimhill.

— Виктор Васильевич, Черненко стал генеральным секретарем, когда был уже сильно болен. Как он сам воспринял свое назначение?

— Очень тяжело воспринял. Его супруга Анна Дмитриевна рассказывала мне об этом. Когда Черненко приехал домой, она спросила: «Костя, что ты наделал? Зачем ты согласился?». Черненко посидел на стуле в прихожей и сказал: «Знаешь, Аня, мы привыкли к тому, что надо. Мне сказали — надо, и я понял, что надо».

Почему он понял, что надо? Не потому, что никто не хотел на себя брать такую ответственность. А потому, что все уже были престарелыми. Кстати, о предложении избрать Михаила Горбачева тогда даже никто не думал. Все понимали, что все нити власти у Черненко. И Анна Дмитриевна заплакала: «Ну что же ты, Костя, сделал».

— Бывший помощник нескольких генсеков, в том числе и Черненко по международным вопросам Андрей Александров-Агентов в своей книге пишет: «В течение года пребывания Черненко у власти, да и позже, я не раз задавал себе вопрос: как же все-таки получилось, что на высшем руководящем посту огромного государства оказался этот слабый и физически, и во многих других отношениях человек, не имевший для этого ни достаточной эрудиции, ни опыта настоящей государственной работы, ни знания экономики? Ведь не могли же этого не видеть избравшие его коллеги, да и сам Константин Устинович, если уж на то пошло? Ведь он был человек неглупый». И все-таки как же так получилось, что на высшем государственном посту оказался Черненко?

— Единственный у меня недоуменный вопрос: как такую вещь мог сказать Александров? Он был мудрым мужиком, но честолюбивым весьма. Он себя ставил выше многих, потому что начинал карьеру у Александры Коллонтай. Даже Брежнева не считал за руководителя. Это его высказывание я всерьез не воспринимаю. И подобное сверхупрощенное и нетоварищеское отношение таких авторитетов, как Александров-Агентов меня больше всего возмущало все эти годы после смерти Черненко.

— А почему вы считаете, что это «сверхупрощенное отношение»?

— Фактически Черненко стал генеральным секретарем не в 1984 году, а был им в течение последних лет работы Брежнева. Я думаю, что время правления Андропова — это небольшое явление в партии. Его считали каким-то непонятным генсеком, особым, с подтекстом. Чуть ли не либералом, закамуфлированным под КГБ.

— Вы говорите, что Черненко фактически был генеральным секретарем при Брежневе, что это значит?

— Черненко возглавлял Общий отдел ЦК КПСС. Он туда пришел из канцелярии Президиума Верховного Совета СССР в 1965 году по просьбе Брежнева. Постепенно он начал создавать структуру, без вмешательства которой ни один вопрос не проходил.

Общий отдел стал настоящим штабом ЦК КПСС. Вся оперативная, перспективная работа была сосредоточена в одном месте. Отделы, подразделения и сектора ЦК имели отраслевое направление. По такому же принципу строилась работа правительства — были профильные министерства. При этом самостоятельности в решении многих вопросов у ведомств не было. У них были деньги, но решить вопрос без санкции ЦК и Секретариата ЦК было невозможно.

Вопросы для Политбюро и Секретариата выдвигали отраслевые отделы ЦК вместе с профильными ведомствами. Нужен был координатор, который бы определял: как доложить, как подготовить, какие сроки дать, как контролировать выполнение. Вот этим и занимался Общий отдел.

Кстати, книжка Черненко так и называлась: «Вопросы работы партийно-государственного аппарата». Мы, сотрудники его, все вместе участвовали в подготовке этой работы. Он ею гордился. Сегодня найти книгу трудно: в 1996 году директива Минкульта (с грифом «Для служебного пользования») предписала изъять в обязательном порядке произведения Андропова, Брежнева, Кунаева, Машерова, Мазурова, Щербицкого, Черненко и т. д. — всего 30 фамилий.

— Известно, что при Черненко проходила компьютеризация работы Общего отдела. Расскажите, пожалуйста, поподробнее.

— Да, такая работа велась с 1971 по 1975 годы. Черненко сказал: «Мы должны вставить Госплановскому центру фитиль. У нас в ЦК должен быть такой вычислительный центр, которого нет нигде».

И он создал его. Было построено специальное здание, где стояли отечественные минские машины. Иногда Черненко проверял технические новшества — поднимет трубку: «Марья Васильевна, мне документ от 1946 года, связанный с нашими делами с Японией, дай, пожалуйста». Проходило три-четыре минуты, и копия документа оказывалась у заведующего на столе — бумаги доставляли пневмопочтой.

— Какие еще новшества вводил Черненко в работу ЦК?

— Начиная с 1975 года, по предложению Черненко, на заседаниях Политбюро стали рассматривать итоги работы ЦК, Политбюро, Секретариата и аппарата ЦК за истекший год. Это был обширный материал, в котором отражались основные направления деятельности ЦК: характер рассмотренных вопросов, командировки на места и за рубеж, принятые меры по линии аппарата ЦК, Совмина и ведомств по вопросам экономики, выполнение планов работы Политбюро и Секретариата и т.д.

Доклад всегда рассылали на места. Я помню, 31 декабря приезжал домой без пятнадцати 12 — ждал пока фельдсвязью документы по итогам года не разлетятся по всей стране. По примеру ЦК, обкомы, крайкомы и ЦК компартий союзных республик ввели такую же форму внутрипартийной информации.

Ленинский тезис всегда был у Константина Устиновича не только на слуху, но и в руководстве. Владимир Ильич еще в 1918 году, когда обстановка в стране была сложной, критической, говорил: «Без аппарата мы погибнем. Но плохой аппарат нас погубит наверняка». Вот с этим ленинским тезисом Черненко и работал.

Я знаю это потому, что до работы с документами, до организационной работы он многие годы провел на партийных должностях, связанных с пропагандой и агитацией. Был заведующим идеологическим отделом в трех крайкомах партии: в 1941-1943 гг. — секретарем Красноярского крайкома ВКП(б), в 1945-1948 гг. — секретарем Пензенского обкома ВКП(б), а в 1948-1956 гг. — заведующим отделом пропаганды и агитации ЦК КП Молдавии.

В Красноярске в годы Великой Отечественной занимался идеологией. В первые трудные месяцы войны оборонная мощь страны, ее экономический потенциал прирастали Уралом и Сибирью. Одним из крупных опорных пунктов тыла был Красноярск. Необходимо было в короткие сроки разместить 42 крупных оборонных предприятия. А это тысячи эвакуированных рабочих. Квартир и бараков на всех не хватало. Срочно рыли землянки с бревенчатым накатом, как на фронте. Нужно было обеспечить работу детских садов, школ, больниц. Вот в это время Черненко был и идеологом, и хозяйственником одновременно.

Кабинет Константина Устиновича на Старой площади в последние годы жизни Брежнева был по-настоящему штабом ЦК. К нему приходили секретари ЦК, члены Политбюро, чтобы решить вопросы, не терпящие отлагательства. Министры, руководители отделов, заместители предсовмина обращались за помощью. Спокойно, порой, казалось, флегматично он давал распоряжения, советы, сводил исполнителей. Во всех случаях дело двигалось в нужном направлении. Недаром в руководящих кругах ходило негласное правило: «Хочешь, чтобы дело двигалось наверняка, — пробейся к Черненко». Так и было.

— Как ему удалось сконцентрировать в своих руках «доступ к телу»?

— Во-первых, Брежнев ему верил. За годы совместной работы Черненко ни разу его не подвел, но выручал неоднократно. А во-вторых, Леонид Ильич в условиях уже физической немощи очень часто сталкивался с недоказательностью и многословием тех, кто к нему приходил и начинал убеждать.

Он говорил: «Вот, Костя доложит и сразу все понятно». То есть все так получилось не потому, что Черненко был другом, а потому, что он обладал уникальной информацией и так ее препарировал, что другого не могло быть решения… Это не дружеские объятия.

— Короткое пребывание Черненко на высшем посту пришлось на сложный и бурный период международной жизни и серьезного обострения отношений с США. Был ли у него какой-то самостоятельный опыт во внешнеполитической сфере?

— В ранге генерального секретаря ЦК КПСС и председателя Президиума Верховного Совета СССР он не побывал ни в одной зарубежной стране.

Однако еще в 1976 году Черненко возглавлял партийную делегацию в Данию. Председателем датской компартии, а она была изолированная и малочисленная, был Кнуд Есперсен — человек молодой, чрезвычайно энергичный, в прошлом участник Сопротивления. С его именем связана одна история.

Вечером в советском посольстве был устроен прием по случаю дня рождения Черненко. Пришел и Есперсен. Он попросил Константина Устиновича дать возможность каким-то образом партии взаимодействовать с бизнесом. И Черненко пошел на это.

Затем советскую делегацию привезли на крупную судоверфь «Бормайстер ог Вайн», рассказали, что падает производство, душит кризис и появляется тот самый звериный оскал капитализма, который многих сделает безработными. Профсоюз верфи совместно с рабочими-коммунистами обратился к представителю Черненко, чтобы узнать, не будет ли в СССР какого-нибудь судостроительного заказчика, который даст возможность не сворачивать производство и не выгонять на улицу тысячи рабочих.

Черненко близко к сердцу принял датскую боль. Приехав в Москву, он лично переговорил с Брежневым и вынес вопрос на Политбюро. Верфь получила заказ, и вскоре со стапелей сошли два сухогруза: «Известия» и «Кнуд Есперсен» — в честь лидера датских коммунистов, к тому времени уже умершего.

Я видел Черненко в работе с Фиделем Кастро на Кубе в 1980 году. Это было любопытное взаимодействие. Служба национальной безопасности тщательно скрывала местонахождение Кастро, каждую ночь он менял ночлег. Когда мы ехали на встречу по джунглям, фары джипов были выключены. Наконец оказались у приземистого бунгало. Кастро вышел в привычном зеленоватом френче, а на широченном кожаном поясе красовались сразу две кобуры с кольтами. Он обнялся с Черненко, пригласил всех в комнату, снял свой пояс с амуницией и положил на стол — знак высокого доверия к гостям.

В ходе той встречи Кастро задал Черненко вопрос:

— Завтра открытие съезда. Ты знаешь, Константин, что у нас делается? У нас народ поднимается против этих гринго проклятых. Они нас со всех сторон окружили. Мы же рядом, в подбрюшье. Люди просят оружия. Мы будем защищать каждую пядь — ляжем и будем отстреливаться. Помоги с оружием. Я могу сказать завтра, что Советы, Брежнев нам даст оружие?

— Фидель, давай мы с тобой договоримся: завтра, до открытия съезда я скажу тебе и выступлю сам на эту тему.

Ночью дозвонились до Брежнева, а он говорит: «Костя, скажи им, что сколько хотят оружия — дадим. У нас этих ППШ валяется как грязи. Мы все перешлем. Скажи Фиделю, что будем на его стороне. Но подумай, как объявить, чтобы нас не считали агрессорами».

Утром мы вернулись на съезд. Страсти накалились, каждый выступавший требовал тотчас отправляться в бой с оружием в руках и защищать революцию до последней капли крови. При этом все глядели в нашу строну.

Слово взял Черненко: «Дорогие кубинские друзья! Экспортом революции ни мы, ни вы не занимаемся. Революции рождаются и побеждают в каждой стране по-своему. Но и экспорта контрреволюции не допустим!».

— А что удалось во внутренней политике страны?

— Еще при Андропове Черненко возглавил комиссию ЦК по школьной реформе. Там были разработки, связанные с объединением школьного и профтехобразования. Все обрадовались, что наконец-то пришел свежий воздух, но, к сожалению, по школьной реформе было проведено всего одно заседание. Задумок было много, но сформулировать он ничего не успел, а при Горбачёве все эти инициативы были выкинуты в корзину.

— Говоря о внутренних делах, нельзя не вспомнить о деле Щёлокова. Почему Черненко решительно отверг требование о реабилитации, ведь Щёлоков был из ближнего круга Брежнева и знал Черненко по работе в Молдавии?

— Незадолго до июньского пленума ЦК 1983 года, на котором Щёлокова вывели из состава ЦК, Черненко неожиданно вызвал меня к себе: «Ты вот все интересуешься (судьбой Щёлокова — Прим. kremlinhill) Вот, почитай!». Он положил передо мной дюжину машинописных листов.

Это было заключение военной прокуратуры, направленное в адрес ЦК КПСС. Черненко, будучи завотделом ЦК, должен был ознакомиться с ним первым. В документе перечисляли все прегрешения министра внутренних дел: он присвоил в личное пользование несколько служебных «Мерседесов», не брезговал забирать к себе домой и на дачу, а также раздавать ближним родственникам арестованные милицией вещественные доказательства и конфискованные произведения искусства и антиквариата.

Больше всего меня поразило два факта: это организация подпольного магазина для своих, где реализовывали арестованные вещи, которые не приглянулись самому шефу, и то, что члены семьи Щёлоковых были замечены в обмене в банках огромных сумм потертых, захватанных, довольно ветхих рублей. Я понял это так, что Щёлоков и его семья не гнушались деньгами, которые следователи ОБХСС вытряхивали из чулок и закопанных в землю бидонов своих криминогенных подопечных.

Накануне пленума Щёлоков решил обратиться в ЦК к своему знакомому с молдавских времен Черненко. Разговор с глазу на глаз продолжался несколько часов. О чем они беседовали, мне неизвестно, но выход Щёлокова из кабинета вижу как вчера. Черненко решил показать мне его живьем и вызвал в кабинет, когда тот еще не ушел. Щёлоков появился в дверях в мундире генерала армии. Он был весь увешан наградами, они тонко позванивали при каждом его неуверенном шаге. Бывший министр не замечал ничего и никого. Его руки дрожали.

«Вот, полюбуйся! — воскликнул Черненко. — Он принес справку, что оплатил через банк два «Мерседеса». Этим он хочет сказать, что не надо рассматривать его вопрос на пленуме. Как он мог?».

Похоже, Черненко решил поделиться со мной болью и досадой.

— А почему Черненко не отвел от судебного процесса оказавшегося под ударом после падения Щёлокова первого замглавы МВД, зятя Брежнева Юрия Чурбанова?

— С Чурбановым я познакомился давно, еще когда работал в Липецке в комсомоле. Он приехал в командировку по линии ЦК ВЛКСМ. Потом мы с ним не виделись много десятилетий, даже по телефону не говорили ни разу. Хотя он знал, где я работаю и на какой должности. Я его тоже не упускал из виду, но никакой служебной надобности в нем у меня не было. Представьте, как я был удивлен, когда Чурбанов позвонил и, будто мы виделись лишь вчера, сказал:

— Привет, Виктор, это Чурбанов. Мы не могли бы встретиться?

— Приезжай. Какие разговоры.

— Я не хочу появляться на том этаже, где сидит генеральный…

— Я на шестом, а не на пятом сижу.

— Нет. Давай лучше на нейтральной территории.

Тогда я предложил для встречи сквер перед Старой площадью, у памятника героям Плевны.

Он первым протянул руку. Одет был в штатское. К тому времени Чурбанов уже не был первым замом. Новый глава МВД Виталий Федорчук его резко понизил в должности, переведя в аппарат министерства.

— Федорчук жмет до предела. Копает. Сил никаких нет!

Я тактично молчал.

— Ты скажи Константину Устиновичу, что я ни в чем не виноват…

Доводов у Юрия Михайловича не было никаких, а просить надо было, опираясь на то, что Чурбанов для покойного Брежнева был совсем не чужим человеком — супругом его дочери. А Черненко и Брежнев были верными друзьями-товарищами.

Я в тот же день обстоятельно доложил о встрече. Черненко не перебивал меня, выслушал от начала до конца. При этом взгляд его, совершенно серьезный, был направлен прямо на меня. Когда я закончил, Черненко открыл лежавшую на столе папку с документами и без упоминания о только что услышанном сказал: «Так, начинаем, Виктор, работать…». Он не сказал ни одного слова о Чурбанове.

— Вадим Печенев вспоминал эпизод, когда Черненко поручил ведение Политбюро вместо себя Горбачеву: «Я тоже как-то раз в сердцах спросил Константина Устиновича об этом. Черненко на мой вопрос ответил: «Ну а кого? Вы же видите, что у меня еле сил хватает на ведение Политбюро. Секретариаты я проводить не могу…» Он ведь, пока вел секретариаты и Политбюро вместо Андропова, фактически надорвался. Я тогда спросил: «А почему все-таки именно Горбачев?» Черненко кивнул на своего помощника Прибыткова и сказал: «Это он виноват»».

— Меня обвиняли в том, что если бы я не нашел Горбачева, когда Брежнев ждал встречи с ним, то его бы не сделали секретарем ЦК в 1978 году. Если бы я оказался чуть менее расторопным, все сложилось бы по-иному…

Накануне пленумов приходилось засиживаться в Общем отделе допоздна. Много нерешенных вопросов. Вдруг звонок от шефа.

— Слушаю, Константин Устинович.

— Виктор, ты сможешь быстро найти Горбачева? Леонид Ильич ждет. Я должен идти с ним представлять…

— Постараюсь.

Из сказанного мне стало понятно, что Горбачёва из Ставрополья, наверное, хотят утвердить секретарем ЦК взамен недавно умершего Фёдора Кулакова. Видимо, решение пришло неожиданно. Где его искать? Обычно секретари обкомов и крайкомов партии останавливались в гостинице на Арбате в Плотниковом переулке. Звоню туда:

— Горбачёва Михаила Сергеевича можно попросить к телефону?

— В город вышел, — отвечает дежурный.

— Пусть сразу, как появится, звонит Черненко или мне.

Проходит 15-20 минут. Снова звонок от шефа:

— Ты нашел Горбачёва? — с недовольством в голосе спрашивает Черненко.

— В гостинице нет, ищу.

— Плохо ищешь…

Обзвонил несколько отделов ЦК: сельскохозяйственный, организационный, пропаганды — нигде Горбачев не появлялся.

Звоню Черненко:

— Нет его нигде, Константин Устинович.

В ответ слышу раздраженное ворчание:

— Зайди!

Захожу. Сидит туча-тучей:

— Так! Если за 30 минут не найдешь, то у нас есть и другие кандидатуры на секретарство!

Бегом возвращаюсь в кабинет, хватаю аппарат ВЧ. Звоню в Ставрополь — там вторым секретарем крайкома работал мой старый приятель по комсомолу:

— Привет, Виктор! Есть просьба. Говорить некогда. Где найти твоего шефа в Москве? Дай все телефоны, какие можешь…

Тот смеется:

— Дам один, но стопроцентный.

Звоню:

— Можно попросить Михаила Сергеевича?

— Минуту… — пауза, трубку берет мужчина. Это не Горбачев. Голос принадлежит другому моему знакомому Марату Грамову — хорошему приятелю Горбачева, он подзывает его. — Михаил Сергеевич, срочно приезжайте к Черненко. Очень важное дело!

Снова звонок от Черненко:

— Нашел?

— Нашел. Сейчас будет. Поднял из-за стола.

— Из-за стола? — не понял Черненко. — Он что, того-этого? Вести-то его к Брежневу можно?

— Не знаю, — сказал я. — По голосу вроде ничего…

Так Горбачёв, не без моих забот, стал секретарем ЦК. Кто знает, поищи я его чуть дольше, не догадайся позвонить на Ставрополье — стал бы секретарем ЦК КПСС совсем другой человек.

— Известно, что Черненко всячески помогал творческой интеллигенции и к нему постоянно обращались за помощью деятели культуры.

— Однажды была такая ситуация.

Звонит мне Черненко:

— Ты, Виктор, как к театру относишься? — не дожидаясь ответа. — Вот и отлично! Свяжись с Ефремовым. Известный драматург Михаил Шатров (Маршак) пьесу написал, а Ефремов поставил. Называется «Так победим!». Сходи, посмотри, доложи.

Возвращаюсь в свой кабинет, звонит телефон, на проводе Шатров:

— Виктор Васильевич, ждем вас непременно. Билетик в партере приготовлен.

Прихожу на спектакль. Шатров радуется, рядом с девицей сажает, чтобы приглядывала, что ли? Ленина играет Александр Калягин. Сильно, мощно играет, с напором. Особенно понравилась сцена встречи вождя с Армандом Хаммером. После спектакля меня берут под локоток и ведут в режиссерскую. Накрыт небольшой столик: немного спиртного, закуска. Кроме режиссера театра и Шатрова никого нет.

— Ну как? — спрашивает Ефремов, разливая по рюмкам коньяк.

— Мне понравилось, — честно говорю я. — Александр Калягин хорош. Мне нравится этот артист. Конечно, Ленин у вас не канонический получается, но ничего оскорбительного нет. Не знаю, что там товарищи от культуры страшное углядели… Похоже, перестраховываются.

Тут и Калягин без грима в комнату заглянул…

На следующий день прихожу к шефу, докладываю. Рекомендую самому сходить на спектакль. Сам он не пошел, но, видимо, сказал кому надо, и спектакль встал в репертуар театра.

Черненко привел на спектакль Брежнева гораздо позже, в начале 1982 года.

— Ну как спектакль? — спросил я на следующий день Константина Устиновича?

— Хороший.

— И Леониду Ильичу понравилось? — поинтересовался я.

— Мне кажется, он не понял, куда его привели… Перепутал что-то.

Брежнев даже не досидел до конца первого отделения.

— А были случаи личных просьб от деятелей искусства?

— У кинорежиссера Владимира Наумова и его супруги, актрисы Наталии Белохвостиковой в квартире взорвался цветной телевизор. Дочка, присутствовавшая при этом, к счастью, физически не пострадала, но нервное потрясение было сильным. Настолько сильным, что девочка после выздоровления боялась подходить к двери собственной квартиры.

Нужно было менять жилье. Но как? Тогда нельзя было купить или снять новую квартиру. Наумов и Белохвостикова обратились ко мне с просьбой о помощи.

Я доложил Константину Устиновичу. Он позвонил Промыслову, председателю Моссовета:

— Здравствуй, Владимир Федорович. Тут, понимаешь, какая история. У наших замечательных киношников — режиссера Наумова и актрисы Белохвостиковой дома несчастье произошло. Надо бы им помочь с новой квартирой.

— Да какой разговор, Константин Устинович, конечно, поможем, — ответил Промыслов.

Вопрос, конечно, был решен положительно.

Еще один эпизод связан с моим старым знакомым по комсомолу Борисом Панкиным. Он дружил с Галиной Улановой и ходатайствовал, чтобы великая балерина имела «продуктовую книжку» и право лечиться в спецполиклинике на Сивцевом Вражке и в спецбольнице в Кунцеве. Народной артистке СССР и дважды Герою Соцтруда это было не положено. Но Черненко решил вопросы со столовой лечебного питания и спецполиклиникой в один день.

— Он, кстати, рассказывал вам о своем прошлом? Говорят, что Черненко писал стихи, но никому не показывал, стеснялся.

— В одной из наших бесед на отдыхе в Крыму в 1983 году Черненко увлеченно рассказывал, какая огромная тяга была у молодежи к поэзии. Отзвуки поэтического прибоя доходили и до Школы крестьянской молодежи в сибирском Новоселове. Вспыхивали жаркие споры, безжалостно отметались дореволюционные поэты. На одном из таких бурных обсуждений кто-то высказался в адрес Константина Черненко, что, мол, комсомольский активист, а Есенина читает. Черненко не отрицал, что ему Есенин как поэт нравится. А если бы даже и не нравился, то все равно читать надо, чтобы знать идейных противников.

В той беседе Черненко признался, что его неравнодушие к лирике связано с тем, что он в молодости сам баловался стишками. Его супруга Анна Дмитриевна подтвердила: Черненко писал стихи и не только в молодости, но и в зрелые годы. Правда, очень стеснялся своего увлечения. Но некоторые вещи ей читал, и они до сих пор хранятся как семейная реликвия.

Беседовал Дмитрий Волин

При публикации настоящего материала на сторонних ресурсах использование гиперссылки с указанием ресурса kremlinhill.com обязательно!