Василий Захаров долгие годы был тесно связан с культурой: десять лет работал в Смольном (в Ленинградском обкоме КПСС курировал культуру), а затем более пяти лет — в Москве. В годы перестройки занимал посты второго секретаря Московского горкома партии, министра культуры СССР, заместителя председателя совета министров РСФСР.
Почему глава Ленинградского обкома Григорий Романов не любил Георгия Товстоногова, в чем заключалась ошибка Аркадия Райкина, как руководство города боролось за выездные визы для артистов балета, и что стояло за уголовным делом против зятя Дмитрия Лихачева, Захаров рассказал в интервью порталу «Кремлевский холм. Страницы истории»
ЧАСТЬ I
Культура и наука в романовскую эпоху
— Десять лет вам довелось работать в Смольном под руководством Григория Романова. Вы курировали культуру. Как глава Ленинградского обкома относился к Георгию Товстоногову, Дмитрию Лихачеву, Аркадию Райкину? Все они считали, что первое лицо города их чем-то обделил или обидел.
— Я не сторонник однозначных ответов. Вот этот — под святцы готов, а этот — злодей. Каждый крупный руководитель — разноцветный, и поэтому Романов — сложная фигура.
Он десять с лишним лет руководил Ленинградским обкомом, оставил хозяйство в хорошем состоянии. Ленинград шел в авангарде некоторых явлений. Планы социально-экономического развития городов и отдельных отраслей были сделаны в Ленинграде, а потом одобрены руководством страны. Крупные научно-производственные объединения возникли в Ленинграде. Я не говорю уже о судостроении и оборонке. И танк великолепный, и трактор Т-700 были созданы на Кировском заводе. Подводные лодки, все ледоколы строились только в Ленинграде.
И сельское хозяйство высокоэффективное было. Удои даже больше, чем в большинстве прибалтийских республик, а там они были выдающиеся. В этом отношении Романов немало сделал.
Город был во многом приведен в порядок. Сам он оборонщик, на Кировском заводе работал, в конструкторском бюро, лелеял эту отрасль. Но культуру не знал. Человек, который в ней не разбирается, да еще и с определенным гонором — это всегда опасная фигура для этого вида деятельности. Поэтому у меня с ним были очень сложные отношения. С любым, кто занимался культурой, наукой, образованием у него всегда были сложности. Со мной особенно, потому что я и до прихода в Смольный знал и Товстоногова, и к Райкину на концерты ходил.
Антисоветчик Товстоногов
— А почему, например, он не любил главного режиссера БДТ Георгия Товстоногова?
— Приходит Товстоногов, тут же мне звонит Романов. Ему, видимо, охрана докладывала:
— Василий Георгиевич.
— Да.
— Что ты этих с улицы принимаешь?
— Как с улицы? Товстоногов у меня был.
— Я знаю Товстоногова. Он же антисоветчик.
БДТ при Товстоногове знаменит был хотя бы потому, что как только там случалась премьера, мне звонили из правительства и из ЦК.
— Забронируйте нам билеты.
— Я растяну зал что ли?
— Да мы за деньги.
— Мест не будет.
У БДТ не было никогда такой славы, как при Товстоногове. Когда мы приходили с супругой в БДТ до него, зал мог быть заполнен едва ли на треть.
— Но почему Романов так к нему относился?
— Я спрашивал его:
— Григорий Васильевич, почему вы так относитесь к Товстоногову? Он несет славу не только БДТ, но и всему Ленинграду.
— Он несет всякую ахинею.
— Григорий Васильевич, вы когда последний раз были в БДТ?
— Я уже не помню, не хочу и не пойду, и принимать его не буду. Когда Товстоногов был депутатом Верховного совета, мы в обеденный перерыв пошли гулять вокруг Кремля. Так он такую ахинею нес.
— А что за ахинею?
— Он больше критиковал, чем делал.
— За дело критиковал или нет?
— Это не его дело.
Романов был очень самолюбивым. Но самолюбие при отсутствии культурной подготовки — это беда.
Повторюсь, любой крупный руководитель — это человек в полоску. Романов был из Новгородской области, родился в деревне. Воевал, ранен был под Ленинградом и много сделал для города. Но когда дело касалось культуры, ему нравились только те, кто кричал со сцены «Слава Советскому Союзу, ура КПСС!» Товстоногов этого не делал. Я Романову пытался объяснить, что нужно смотреть не на слова, а на дела. На это он отвечал: «Ничего ты не знаешь!»
Дело против зятя Лихачева
— А Дмитрия Лихачева, выдающегося ученого-филолога с мировым именем, чем обидел Романов? Известно, что Лихачев написал книгу «Византийские легенды», ее редактором была Софья Полякова. Романов остановил публикацию книги. А когда Лихачев пришел на прием к Романову, тот сказал: «Почему мы должны книжку выпускать, когда редактор — еврейка? А евреи все антисоветчики».
— Сразу разрушаю миф. Я ни одного раза, даже в узком кругу, не слышал, чтобы он антисемитское слово сказал. Никогда! У меня десять раз, сто раз спрашивали об этом. Я не люблю Романова, я даже написал в книжке «Культура и власть», что нигде так трудно не работал с руководителем, как в Ленинградском обкоме. Но вот антисемитских высказываний никогда от него не слышал. Хотя подозрения, может быть, есть.
Открою вам один секрет. Зять Лихачева попался на уголовном деле. А он возглавлял ленинградский отдел Института океанологии Академии наук СССР. Лихачев ко мне пришел: «Хотят посадить моего зятя. Вы знаете, что это значит для меня? Это значит, что имя мое хотят замарать, это на меня атака».
Я тут же связался с органами. Мне ответили, что следователи — объективные люди. Этот человек по женщинам ходил невозможно, водил легких девиц. Он, например, на праздник или в субботу-воскресенье брал самолет, якобы лететь куда-то на острова из-за того, что у него научная программа, а на самом деле гулял два дня. Вот такие вещи были документально подтверждены.
Я вызвал к себе прокурора, говорю:
— Скажите мне, я не защищаю, но хочу правду узнать.
— Это человек подлый, вор настоящий, его надо сажать.
— Приходил его отец, крупный специалист в области радиотехники и электроники, говорил, что это подорвет его имя.
— А мы что сделаем, когда уголовное преследование идет?
По приговору суда ему дали семь лет. Он половину или больше отсидел. Лихачев потом на меня косо стал смотреть. А однажды сказал мне:
— А все-таки вы мне не помогли тогда.
— На вас-то никто не нападал, никто ничего не делал. А тот-то по делам сел.
— Это натаскали.
Ошибся Райкин
— А к Райкину как относился Романов?
— Райкин — это критикан, считал Романов.
— А Райкин у тебя был…
— Был! А что?
Я пытаюсь его вразумить: «Григорий Васильевич, Райкин — и Герой Соцтруда, и народный артист СССР. Вы взяли бы и написали «против», когда голосуют члены президиума Верховного совета при присвоении». Не написал! А Райкин мне прямо и откровенно — я в очень хороших отношениях был с ним, он ко мне раз в два месяца, не реже, приходил. И Райкин мне сказал: «Ты уж извини, Василий Георгиевич, Романов меня не принимает, что я пойду инструктору рассказывать — мы с тобой поговорим». Последний раз он пришёл ко мне сообщить, что принял решение переехать в Москву:
— Я пришёл проститься.
— Как проститься? Вы что?
— Я был у Леонида Ильича…
В годы войны Райкину очень помог секретарь Днепропетровского обкома партии Леонид Брежнев. Когда немец стал наступать на Украину, Райкин понял, что ему конец придет, потому что его театр был наполовину еврейским. Точнее, еврейским я его не назову, но евреи там работали, прекрасные люди, прекрасные артисты. А уехать нельзя, потому что оттуда только раненых увозили. Райкин пробился к Брежневу и сказал, что полтеатра немедленно повесят. И добился, чтобы их подсадили в какой-то санитарный поезд и весь театр вывезли.
Однажды Брежнев спросил Райкина, как он живет. Райкин ответил, что плохо, что он пожилой человек, а мотается по стране. Тогда Леонид Ильич предложил ему перебраться в Москву, пообещал квартиру, поручил переделать кинотеатр в театр «Сатирикон».
Когда мы прощались, я сказал:
Аркадий Исаакович, ты в Прибалтике вырос и учился, но кем ты там был? Никем. Ленинград тебе дал, во-первых, театр хороший. Во-вторых, здесь ты получил народного артиста, Героя Соцтруда.
— Так причем здесь Романов-то?
— При Романове ты все получил.
— Он даже не принял меня. Знаешь что, Василий Георгиевич, мы с тобой в хороших отношениях, я тебе откровенно скажу. Вот умру я, театр моим именем назовут? Думаю, что нет. Костя, мой сын, работает в Москве сейчас. Если он будет работать хорошо, его директором или художественным руководителем сделают? Нет, не сделают. А в Москве сделают.
Потом я в книжке написал: «Ошибся опять Райкин». Потому что и театр в Ленинграде назвали его именем, и Костя театр получил.
Виза Виноградова
— А были случаи, чтобы Романов помогал деятелям культуры?
— Приходит ко мне балетмейстер Олег Виноградов, молодой, талантливый, потом на Западе работал. Должны были быть гастроли ныне Мариинского, тогда Кировского театра в Париже.
— Я не поеду, — говорит Виноградов.
— Как «не поеду»?
— Мне не дали выезд.
Я представил, во что это выльется, какой шум поднимут в Париже, весь мир повторит, а отвечать будет руководство Ленинграда. Если в Москву позвонить, разбираться долго будут. Я позвонил руководителю того ведомства, которое не пускало.
— Данила Павлович, это правда?
— Правда, и я это поддерживаю.
— Ты понимаешь, куда ты Ленинград загоняешь? Я не говорю о танцорах. Политическую линию-то надо тоже смотреть.
— Да брось ты, брось. Это ваша проблема, какая политическая, а какая нет. А моя — если есть угроза, то не пускать.
— Какая угроза?
И он мне начал рассказывать, что Виноградов спит с балеринами и так далее.
Знаешь что, Данила Павлович, я это так не оставлю, потому что, если мы будем разбирать деятелей и наших, и зарубежных, кто там с кем спит, у нас оборвутся все культурные связи.
— Ты не смейся, я тебе серьезно говорю.
— Сам на себя пеняй.
После этого я позвонил Романову, тот позвал к себе. А он очень тонко чувствовал, когда речь шла о престиже города. При мне позвонил председателю КГБ Юрию Андропову. Тот выслушал и сказал: «Сейчас пусть Захаров идет в кабинет, тот человек ему позвонит и даст разрешение».
Захожу в кабинет, звонок:
— Ну что ты по такому вопросу шум поднял.
— Я тебе объяснил все.
Романов пошел на это ради престижа города, хоть балет он не любил.
Однажды меня позвали на премьеру балета в Кировский театр. Звонит мне первый секретарь Ленинградского горкома Юрий Соловьев:
— Ты собираешься идти?
— Меня пригласили. Давай вместе пойдем?
— Дело стоящее, хорошее. Тем более, это после рабочего дня.
Сидим в ложе, вдруг мне звонок от Романова:
— Ты где?
— В театре.
— С Соловьевым?
— С Соловьевым.
— А что, в Смольном у тебя работы нет?
— Есть.
— Видимо, тебе делать нечего, — сказал Романов и бросил трубку.
Доклад для генсека
— С Романовым более-менее понятно. Дальше мне хотелось бы поговорить о периоде, когда вы уже работали в Москве первым заместителем заведующего отдела пропаганды ЦК КПСС. Это с 1983-го по 1986-й год. Умирает Андропов, приходит к власти больной Черненко. Были ли вы свидетелем борьбы за власть?
— Косвенно. Борьба проходила глубоко в недрах. Лично я нигде не был допущен до этого, мой уровень не такой, чтобы в этом участвовать.
Я не только в отделе работал, я много писал, потому что профессор. Как только человек показывал, что умеет писать, его тут же привлекали к этой работе. Нужно написать постановление или доклад, сразу утверждали, кто будет готовить. Доклады делала всегда группа консультантов. Я во многих случаях был бригадиром. Обычно это писалось на дачах.
У нас заведующий умный человек был, Стукалин Борис Иванович. Он Госкомиздат возглавлял до этого. Просил, чтобы я всегда был в отделе. Каждое утро я должен был запустить процесс, принять что сделано, поставить задачи для работы по докладу. Потом нужно было приехать на работу, где на подпись скапливались документы.
Как бригадир я должен был набирать людей. Знал, кто в отделе работает, кто писать может. Ведь есть прекрасные люди, которые писать не могут, а есть и такие, которых наоборот слишком часто используют в писанине. И естественно никто не хочет отдавать людей в группу.
Группа собиралась по разным направлениям: экономике, сельскому хозяйству, промышленности. Еще приглашали какого-нибудь академика или профессора. Помогали, прежде всего, первому, второму секретарям, секретарям обкомов.
Когда Андропов лег в больницу, мы писали доклад исходя из того, что или Андропов будет, или другой.
— Другой — это Черненко?
Да. А по существу, рабочим человеком был Михаил Сергеевич Горбачев, он уже был втянут. С ним трудно было работать. Он много менял. Обозначал, давал мне полторы-две странички. Я читал, собирал людей, обсуждали это дело, что-то уточняли и начинали писать. Пишем, неделя прошла или две, несу результаты Горбачеву.
А у нас хитрая была система разработки, я относил текст в пятницу. Потому что если в четверг отнесешь, то прочтут и предложат доработать, а значит, может появиться работа на выходные. Я в пятницу приносил текст Горбачеву. А в понедельник он мог сказать:
— А у меня идея новая. Вот я набросал кое-что, запиши, пожалуйста.
— Это же переписывать надо, совсем другое надо писать.
— Вот имейте в виду, что я написал.
— Кто будет делать доклад?
— Решения нет.
Все исходили уже из того, что больной человек делать доклад не может. Потом однажды Горбачев вызвал меня и сказал: «Решение есть. Доклад буду делать я. И в связи с этим я круто меняю ориентиры все».
— В конце декабря 1984-го?
— Да. Он сказал, что будет делать доклад и по этому поводу уже посоветовался, правда не сказал, с кем именно. Наверное, все-таки это был 1985 год, потому что в марте 1985-го…
— Умер Черненко.
— Черненко. И в марте был утвержден генеральным секретарем Горбачев.
— День в день практически.
— Да, после смерти. Это впервые, когда он обозначил будущие аспекты нового подхода ко всем вопросам. «Теперь, — говорит, — так. Распускай бригаду, поблагодари, из старой бригады останешься только ты». Ввели Медведева Вадима, ввели Яковлева туда, пригласили еще какого-то человека. «Вот будете заниматься, будет такая бригада», — сказал Горбачев. И еще ввел своего помощника.
— Анатолия Черняева?
— Нет, Черняев этим делом не занимался. Он только по международным делам.
— Валерий Болдин?
— Болдин, который потом раскритиковал Горбачева в пух и прах. Я с ним говорил, когда он готовил книгу «Крушение пьедестала. Штрихи к портрету М.С. Горбачева», просил меня: «Подскажи что-нибудь отрицательное по Горбачеву». Я ответил: «Я тебе не советую этого делать. Как бы ты к нему ни относился, но он тебя сделал, из газеты вытащил, поставил на высокий пост». Причем Болдин не только на Горбачева, но и на супругу его писал. Перед смертью он прислал мне книжку.
Беседовал Дмитрий Волин
Продолжение следует
* * *
Обложка: Василий Захаров Фото: © Константин Петров/Kremlinhill
При публикации настоящего материала на сторонних ресурсах использование гиперссылки с указанием ресурса kremlinhill.com обязательно!
© Kremlinhill.com, 2018 — 2021
КРЕМЛЁВСКИЙ ХОЛМ. Страницы истории 