Сегодня 40 дней со дня смерти Дмитрия Донского — фотографа с мировым именем, международного мастера пресс-фото Международной организации журналистов, выдающегося мастера Международной федерации фотографического искусства (Excellence FIAP), лауреата 160 международных премий, в том числе престижной награды World Press Photo «Золотой глаз». В течение 45 лет Донской был спецкором в Агентстве печати «Новости» и РИА «Новости». Из них около 30 лет он снимал спортивные соревнования, делая акцент не на голах, очках и секундах, а на характерах атлетов и драматургии соперничества. С 1991 по 1997 год Дмитрий Донской работал личным фотографом первого президента РФ Бориса Ельцина, выпустил за это время пять фотоальбомов. До 2015 года он преподавал на факультете журналистики МГУ.
В этом интервью, данном автору портала «Кремлевский холм» в 2011 году, легендарный фотомастер рассказал, как хотел стать кинооператором, о разговоре со Сталиным, о романах дочери Брежнева Галины, а также о том, как Ельцин рухнул на руки Коржакова и о непростых взаимоотношениях фотографов высшего класса.
В политику — через спорт!
Я 30 лет работал в спорте и периодически ощущал узкие рамки, и в какой-то момент мне определенно наскучил этот жанр.
Фотографом Ельцина я стал, скорее, вопреки своим желаниям. Политический репортаж меня никогда не привлекал. Но так сложилось, что Борису Николаевичу нравились мои фотографии, поэтому я работал с большим удовольствием и выпустил пять альбомов.
Это не было сопряжено с профессиональными трудностями: после спорта перейти в политику — элементарно, это семечки. Один из моих альбомов был опубликован перед президентскими выборами в 1996-м, его тираж составил более миллиона экземпляров.
Я привык называть Ельцина за глаза Дедом. Каждый месяц я присылал ему 100-120 свежих фотографий с ним — лучшее из того, что снимал. После «переворота» в 1993 году (события 3-4 октября 1993 года — кульминация внутриполитического конфликта, который был вызван борьбой за власть между Борисом Ельциным и его противниками из Верховного Совета РСФСР — Прим. Kremlinhill) начальник охраны Ельцина Александр Коржаков заявил, что дальше я должен буду самостоятельно договариваться о съемках. Потому что обычно над личными фотографами стоит ФСО и регулирует, чтобы не было ни срывов, ни опозданий. Но договариваться мне так и не пришлось — меня просто не отпускали ни Борис Николаевич, ни Наина Иосифовна.
А в 1997 году, когда я уходил от Деда, понял, что его «закрыли». Новым сотрудникам не нравилось, что я могу напрямую разговаривать с президентом и членами его семьи, оставаясь, так сказать, человеком со стороны, которому никто не может ничего приказать. Пришел Сергей Ястржембский (28 марта 1997 — 12 сентября 1998 гг. — заместитель руководителя Администрации Президента РФ — пресс-секретарь президента РФ — Прим. Kremlinhill) — своеобразный человек, который ничего не понимал… Мне предложили расстаться с РИА «Новости» и стать сотрудником пресс-службы президента. Стало ясно: времена изменились и прежней «малины» не будет. Теперь снимать Ельцина можно будет только в официальной обстановке.
Многие годы в моей жизни все складывалось просто, играючи, как бы само собой. Это сейчас я могу мучиться месяцами, мысленно готовясь к выставке и мечтая показать то, что никто никогда не видел, самое заветное… До Деда, в брежневские времена, я снимал гроссмейстера Анатолия Карпова и тоже выпустил целый альбом его фотографий. Все в моей жизни складывалось благополучно, в какие-то моменты даже казалось — как по нотам. Когда мне предложили перейти из АПН (Агентство печати «Новости») в ТАСС, я даже не раздумывал — мне претила идея дежурств и фоторепортажей, поставленных на поток. Передо мной никогда не маячила необходимость быть в штате: я работал спецкором РИА «Новости» и числился личником. Если меня что-то не устраивало, мог запросто не прийти на съемку или отправиться на месяц отдыхать на Кипр.
Фотография или важнейшее из искусств?
С 14 лет меня воспитывал мой родной дядя — Марк Донской, советский кинорежиссер, сценарист, народный артист СССР, режиссер фильма «Радуга» (1944), отмеченного премией Национального совета кинокритиков США, и ленты «Непокоренные» о Бабьем Яре. Мои родители жили в другом городе, а я наслаждался киношной атмосферой и был совершенно далек от мира государственной охраны, военных. Он меня никогда не привлекал, не волновал. Я бывал с дядькой в киноэкспедициях, он неизменно таскал нас с братом, его родным сыном, с собой.
Когда я стал парламентским фотографом, начал понемногу отказываться от спорта. Просто в какой-то момент осознал, что не могу придумать ничего, у меня на тот момент была совершенно «сухая» голова. Я вообще хотел от фотографии отходить, но жена меня отговорила. Мой дядя, кстати, мечтал, чтобы я продолжил его дело, и я уже почти дал согласие пойти на Высшие режиссерские курсы, но дома разразился скандал. Мою бывшую жену можно было понять: в фотографии я уже был мастером и всего достиг, а как у меня сложится в режиссуре можно только предполагать… Хотя в итоге так сложилось, что я и с супругой расстался, и в кино не пошел. Впрочем, не сомневаюсь, что все у меня получилось бы и в кино. Сейчас иногда жалею, что не пошел во ВГИК на операторский факультет. Ведь все было практически решено. Почему я стал фотографом? Да потому что увлекся: когда я готовился ко ВГИКу, нужно было представить фотографии на предварительный конкурс. Мною по просьбе дяди занимался очень крутой кинооператор Александр Гинзбург, снявший «Два бойца».
Подслушанный разговор
Мне довелось слышать Иосифа Сталина по телефону. При воспоминании об этом у меня до сих пор волосы буквально шевелятся на голове. 1940-е — самое тяжелое время в истории и страны, и советского кинематографа. Мой дядя в 1947-м снял фильм «Сельская учительница». Когда работа была закончена, на Студии Горького по тогдашней традиции первую копию посмотрел секретарь райкома. В целом, фильм ему понравился, но он прицепился к одной фразе героини, которая завершает обучение в женской гимназии, потом заканчивает институт и едет в деревню преподавать.
Это было предреволюционное время. У героини Веры Марецкой появляется ухажер, который занимается революционной деятельностью. И в какой-то момент он говорит с гордостью: «Я тебя с Лениным познакомлю!» А она вдруг переспрашивает: «А кто такой Ленин?» И вот эта фраза не понравилась секретарю райкома, он сказал: «Марк, прошу вырежи это!» А тот уперся: «Нет, не вырежу. А почему, собственно, она должна знать, кто такой Ленин?!»
Райком собрался раз — Марк ничего не вырезал, состоялось второе заседание — фраза на месте. «Если не вырежешь — вылетишь из партии!» — пригрозил моему дяде секретарь райкома. И перед третьим показом директор студии Кузнецов, будучи в гостях у Марка, предложил: «Есть два варианта. Первый — ты вырезаешь и все остаются в шоколаде, второй выход — я везу копию фильма в Кремль…» Пока Кузнецов был в Кремле, Донской выкурил две пачки сигарет.
В два часа ночи Кузнецов вернулся довольный и пьяный. У дяди была трехкомнатная квартира, в кабинете стоял диван, на котором я спал, и еще там были параллельные телефоны: один в столовой, где они сидели с Кузнецовым, а второй в кабинете. И вот они, значит, пьют, гуляют, радуются. Вдруг — звонок. Это было в пятом часу утра. Я подождал, когда дядя возьмет трубку, а потом и сам тихонько ее поднял.
Сначала услышал фразу «говорит Иосиф Виссарионович», потом была пауза, затем раздался кашель какой-то, потому что он был курильщик, и я услышал голос Сталина: «Не могу уснуть, я под впечатлением от вашей картины. Фильм мне понравился. Он идет у вас под названием «Воспитание чувств», а я вам предлагаю назвать его «Сельская учительница». Марк говорит: «Да, конечно…»
Когда дядя положил трубку, я сгорал от любопытства. Думаю: интересно, о чем же они будут говорить с Кузнецовым дальше? И вот Марк говорит: «Давай проучим этого козла. Завтра состоится заседание, меня погонят из партии, будут принимать решение, и в перерыв я всех и разыграю». Он был классный режиссер!
И вот на следующий день Марка берет под руку жена секретаря, завотделом культуры, и идет с ним, а перед ней — в метре-двух — секретарь райкома. Она говорит: «Марк, ну что вы вредничаете? Уберите это и все. Ведь картина хорошая, всем нравится». И тут Марк говорит — да так, чтоб все услышали: «А вы знаете, Софья Ивановна, я знаю, что картина хорошая, она очень понравилась Иосифу Виссарионовичу». Повисла пауза, секретарь райкома побелел, позеленел… и бьет себя в грудь: «Марк, что за шутки, я же секретарь райкома, я тебя могу…» А Марк — дядька эмоциональный, заголяет зад и заявляет: «Вот ты какой секретарь райкома!» И действительно, через два дня секретарь стал завхозом Ботанического сада. Вот такие времена были.
Здравствуй, свобода!
В АПН я попал, когда почувствовал себя взрослым и ушел от дяди в самостоятельное плавание. Поначалу нигде не работал, не учился, никуда не поступал, от ВГИКа отказался — куролесил от души, встречался с проститутками. Меня курировала главная проститутка Москвы. Она говорила: «Если кто-нибудь с ним переспит — убью, зарежу…» Тогда это называлось тунеядством, а тунеядцев высылали на 105 километр, за Москву, и однажды поймали и меня. Я запаниковал, но дядька позвонил своему кинооператору Мише Януковичу, у которого зять работал каким-то огромным тузом в Совете министров. Тот связался с председателем правления АПН Борисом Бурковым… Так я оказался в АПН.
Главным редактором там была бывший майор ГРУ Галина Николаевна Плеско. Она довольно холодно меня встретила, потому что не любила блатных. «Раз блатной, — говорит, — значит, ты у нас не задержишься. Впереди три месяца испытательного срока». Но я выдержал это испытание.
Мне дали тему — снять про любовь, про молодых. Я фотографировал своих приятелей влюбленных, фарцовщиков, как они гуляют по Москве и чуть ли не на Мавзолей забираются.
Меня два раза забирали — моя начальница меня вызволяла. «Когда покажешь?» — спрашивает. Я показал, потом снял еще один очерк, и вскоре меня официально взяли на работу.
Мне были нужны собственные деньги и я вдохновившись стал снимать очерки, как в кино. Это было очень необычно по тем временам — фоторепортажи со своей внутренней драматургией. Такого тогда не было, и на меня обратили внимание.
Мой друг — личный фотограф Брежнева
В последние годы появились фильмы и про Леонида Брежнева, и про Галину Брежневу, его дочь, и про министра культуры Екатерину Фурцеву, которая была потрясающе красивая. Там очень мало правды, а точнее — практически один вымысел. Брежнев, кстати, был классный мужик, он прекрасно соображал, что бы там ни говорили. Вел переговоры сам, был очень внимательным к людям. Я дружил с его личным фотографом Владимиром Мусаэльяном. И мы с Володькой бывали в доме Брежневых. Брежнев нам свои костюмы в шкафу с гордостью показывал.
Да, он мог быть очень жестким, даже жестоким, но… Однажды при мне на церемонии награждения в Кремле, где ему вручали, кажется, саблю (почетное оружие с золотым изображением Государственного герба СССР), он проходя мимо увидел Володьку, наклонился к нему и говорит: «Володенька, здравствуй! Тебе никто не мешает работать?» Он с большим уважением относился к Мусаэльяну. Володьку и правда нельзя было не любить.
В конце 1970-х ТАСС практически поглотил АПН — АПН уже практически не было, и однажды в 1978 году мне даже пришлось просить моего друга Володю взять меня с собой в Кремль, чтобы я смог снять вручение ордена Трудового Красного Знамени чемпиону мира по шахматам Анатолию Карпову. Эти награды генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев вручал перед Новым годом. Звоню Володьке, спрашиваю что делать? Он говорит: «Ладно, я тебя посажу в машину, не переживай, и ты со мной пройдешь и все снимешь». Володя подобрал меня на своей черной «Волге» на Кутузовском проспекте, и так мы и проехали через Спасские ворота. А когда проходили, он меня обнял, и мы вошли, никто ничего не сказал. Там я сделал несколько эффектных кадров не только с Карповым, но и с Леонидом Брежневым, где он стоит с Эдуардом Шеварднадзе и Михаилом Горбачевым.
Галя Брежнева
Галька была замечательным человеком! Помню, как она меняла женихов — у нее и артист балета Марис Лиепа был, и потом парень наш, корреспондент АПН Сашка Авдеенко, он умер в этом году… Помню, когда она приходила в агентство, а она числилась у нас редактором, приносила черный хлеб, который ее папе на заказ пекли, с потрясающим белым салом и всех угощала. Всегда помогала, чем могла, что бы ни случилось.
Однажды я вышел на крыльцо АПН новую пленку пробовать — наша пленка пришла цветная, широкая… Смотрю — Галя идет. Говорит: «Ой, сними меня!» Я сфотографировал, карточку напечатал. Через две недели она меня разыскивает, говорит: «Дим, а ты не хочешь папу поснимать?» Я говорю: «Ни в коем случае!» Я прекрасно понимал, что снимать первое лицо государства — это все равно что попасть в штрафбат. Она говорит: «Моя карточка стоит у папы на рабочем столе…»
Леонид Ильич очень любил дочь, и ему очень понравилась эта фотография.
Галина была замечательная. Хоть и была, как говорится, «слаба на передок», гуляла. Ее первый муж Евгений Милаев был артист цирка, эквилибрист, а потом она связалась с «Цыганом» — артистом театра «Ромэн» Борисом Буряце. Я тогда жил в одной из башен на углу улицы Чехова (ныне Малая Дмитровка) и Садового, там три башни стоят — вот я в одной жил, а он — во второй башне. Я его там часто встречал.
А однажды мы столкнулись с Галей на улице Чехова. Говорит: «Дим, ты знаешь, я на работу устроилась!» Я говорю: «И как, тяжело?» Она говорит: «Ты так не шути…» Проходит, наверное, месяц-два — опять мы с ней столкнулись. «Знаешь, меня можно поздравить — меня наградили орденом!» — говорит. Я спрашиваю: «Каким же?» — «Орденом Трудового Красного Знамени». «Я тебя поздравляю!» — говорю.
А потом я с ней не общался — встречал уже пьяную или с генералом Чурбановым… Все ее любимые мужчины выпивали, но свое дело знали. А она, во-первых, женщина, а во-вторых, — Брежнева. Ну, кого ей стесняться?
Дедушка (Ельцин)
Ельцин, безусловно, был очень талантливым человеком. Изначально ему была свойственна совковость, но его прелесть была в том, что он очень быстро выдавил из себя все это. Особенно на него повлияла — но это было без меня — Америка. Она его удивила, переродила совершенно. Он вдруг понял, что есть иной мир, который недоступен для наших людей.
А для меня самым большим потрясением было, когда он на ХХVIII съезде партии сделал заявление о выходе из рядов КПСС и положил партбилет на стол президиума.
Когда Дед шел по проходу Кремлевского дворца съездов, я шел за ним. Прямо как сейчас вижу: высокий, красивый, он идет в темно-синем костюме, а зал орет: «Сука! Курва! Пидорас!»
Сейчас просто невозможно себе представить, как это было. Я в тот момент просто одурел от напряжения. Он шел не оборачиваясь и уже за дверью буквально рухнул на руки Коржакова. Я был в шоке и не смог нажать на спуск, так как у меня онемели руки. А жаль… Это был бы очень хороший кадр.
Одна из лучших его карточек, сделанных мною, — когда Дед обманул всех и уехал голосовать в Барвиху (3 июля 1996 года). Думаю, этот кадр может быть заглавным на моей выставке — заходишь и сразу его видишь.
Когда к 80-летию Ельцина устраивали сборную фотовыставку («Борис Ельцин и его время»), я в ней не участвовал. В этом нет ничего странного: я и в коллективе-то никогда не работал — персональные выставки мне нравятся больше, благо, что и материала накоплено предостаточно. А выставка та, кстати, была ужасная совершенно.
Мусаэльян родину не продавал
Уже после развала СССР мой друг, переживавший не лучшие времена, Володька Мусаэльян попросил меня помочь продать его архив. Он знал, что у меня много знакомых, в том числе иностранцев. Но однажды на чье-то предложение продать архив он неожиданно резко ответил что-то вроде «Я родину не продаю!» Гургенович был классный парень. Мне повезло дружить с ним много лет — знаю, что больше такого друга у меня не будет.
Леонида Ильича, кроме Мусаэльяна, нередко снимал Эдуард Песов — грузинский еврей. Вспоминать о нем мне не очень приятно, несмотря на то, что я сам чистокровный еврей и у меня вообще в роду русских нет. На 50-летие советской власти меня отправили в Грузию снимать очередной материал, а Эдик в то время был собкором АПН в Грузии и личным фотографом Василия Мжаванадзе, первого секретаря ЦК Компартии Грузии. Фотографом он был, честно говоря, никаким. Это неудивительно, ведь начинал он электромонтером — прокладывал электричество вдоль резиденции Мжаванадзе. Ну и зацепился, стал фотографом. А потом и в Москву приехал, кооперативную квартиру купил в районе Ломоносовского проспекта. В АПН ему, как и положено, дали испытательный срок и первое задание — снять секретаря парткома. Он ко мне: «Помоги снять!» Я придумал идею съемки — как он бежит по цеху вдоль станков… Потом Эдик влез в дружбу к Мусаэльяну, и Володька взял его вторым к себе. Когда к власти пришел Андропов, оставили только Мусаэльяна. Но он замолвил слово за Песова, и его взяли тоже. Надо сказать, что Эдик был блатным, его патронировал Евгений Примаков. И когда он стал министром иностранных дел, Эдику сделали роскошную фотостудию, где он работал. А Володе в те времена совсем плохо пришлось.
Однажды мне Володя позвонил и пожаловался: «Меня хотят убрать!» Спрашиваю: «Кто?» А там у меня был знакомый Витася, Виталий Никитич Игнатенко. Я Володе говорю: «Не ссы, ничего не будет…» Я был у Деда любимчиком. Прихожу к ребятам, которые сидят в его приемной, говорю: «Что там у Деда сегодня? Будет между встречами какой-то перерыв небольшой?» «Да, — говорит, — будет». Я говорю: «Слушай, доложи, что я хочу поснимать его в кабинете…» И вот я хожу по кабинету, как вдруг заходит Витя Илюшин, это его первый помощник. Мы звали его Штиблет, прозвище ему за рост дали. Витя меня спрашивает: «Ты чего здесь так рано?» Я рассказал ему про Мусаэльяна. Он говорит: «Ты что дурак с этим к Деду идти? Мы сами все это решим!» И вот Витасик со мной поздоровался, с Илюшиным, а Виктор говорит: «Вот этот перец собрался к Деду идти разговаривать насчет ТАССа». В общем Илюшин поговорил с Игнатенко, и Володьку оставили. Кроме того, ему пожизненную пенсию назначили.
А еще Владимир Гургенович Мусаэльян какое-то время был в контрах с мэтром фоторепортажа Дмитрием Бальтерманцем, который был очень тяжелым человеком, но хорошим мужиком, настоящим. Когда Сталина снимали, он был таким приближенным. Там еще и Самарий Гурарий был, вся эта старая гвардия. Евгений Халдей… Бальтер там был все время победителем практически, он очень хороший был фотограф. Помню на 7 ноября или на майские он всегда в «Правде» такой коллаж делал: танки идут, самолеты стреляют, пехота бежит… И приходит к нему однажды Мухомор из генерального штаба на майские праздники и указывает ему, что среди атакующих танков есть английский! (их поставляли в СССР в рамках союзнической помощи). Кстати, этот Мухомор еще в царской армии служил, полковником был. И вот он, значит, доложил об этом досадном инциденте. Бальтерманц был разжалован в рядовые и загремел в штрафбат! Прошел год, в декабре Сталин собрал деятелей искусства, приближенных фотографов. И когда там уже все хорошенько выпили, Самарий Гурарий подошел к Сталину и сказал: «Иосиф Виссарионович, может, Бальтерманца-то вернуть?» И Сталин ответил: «Если жив, можно вернуть». Оказалось, что он жив, да еще и имеет боевой Орден Красного Знамени. И вернули его! Конечно, все эти старикашки — они были личностями.
Зависть и искусство
Из-за фотографий на меня писали анонимные письма, обвиняли в подражании западным фотографам…
Иногда бывает так: ждешь нужный кадр, ищешь его, зумом дергаешь туда-сюда, а ничего не происходит. А потом раз — и с ходу снимаешь так, как Бог послал.
Как я теперь понимаю и не устаю повторять своим студентам: 90% фотографов, профессионально работающих в издательствах, так и не поняли, что такое фотография. Ведь даже когда была пленка, считалось, что если удалось резко снять и попасть в экспозицию, то это выставочный кадр. Думаю, мы последние, кто понимает суть фотографии и способен отличить произведение искусства от просто качественного кадра. Тем более, что сейчас и вовсе пришло время быстрой фотографии и умной техники, которая думает за тебя: качества добиваться не надо, резкость наводится сама по себе, эксперименты с выдержкой и экспозицией неактуальны, да и объективчик легкий, как перышко. Вот и получается, что теперь каждый — сам себе фотограф. Только это не ремесло, и уж тем более не искусство.
Записал Дмитрий Волин
Москва, 2011 год
Обложка: Дмитрий Донской на персональной выставке «Я снимал параллельные миры» в Москве. 30 августа 2017 года © Владимир Гердо
При публикации настоящего материала на сторонних ресурсах использование гиперссылки с указанием ресурса kremlinhill.com обязательно!
© 2018-2022. «Кремлевский холм. Страницы истории». Все права защищены
КРЕМЛЁВСКИЙ ХОЛМ. Страницы истории 